Posted 24 декабря 2007,, 13:06

Published 24 декабря 2007,, 13:06

Modified 1 апреля, 23:45

Updated 1 апреля, 23:45

«Преступление и наказание» - книга слома эпох

24 декабря 2007, 13:06
Показ телефильма Дмитрия Светозарова «Преступление и наказание» заставил многих еще раз перечитать и переосмыслить роман Достоевского, а также творчество этого русского классика в целом. Иногда он оказывался настоящим провидцем.

Достоевский писал свой великий роман в 1860-е годы, когда в России происходила стремительная смена эпох. Реформа 1861 года сделала миллионы русских крестьян свободными, но еще более нищими, чем прежде. Социальная дифференциация достигла небывалого размаха. Сельская беднота устремилась в города. Как и в Европе и Америке, бурный рост капитализма в России сопровождался столь же бурным ростом преступности, что в конечном счете и породило в литературе детектив как жанр. Причем всплеск преступности начался в России еще в годы подготовки великих реформ. Так, в Петербурге за 1853-1857 годы число преступлений удвоилось. И у Раскольникова были не только французские, но и отчетливые русские прототипы. В частности, в августе 1865 года в Москве происходил военно-полевой суд над приказчиком, купеческим сыном Герасимом Чистовым, 27-ми лет, раскольником по вероисповеданию. Преступник обвинялся в предумышленном убийстве в Москве в январе 1865 года двух старух — кухарки и прачки — с целью ограбления их хозяйки.

В этом отношении преступление Раскольникова было вполне типичным. Достоевский внимательно изучал уголовную хронику. И не только русскую. Ему, в частности, был хорошо известен случай француза Пьера Франсуа Ласенера, приговоренного в 1835 году к смертной казни за убийство и объявившего себя в изданных посмертно мемуарах и стихах "идейным убийцей", борцом с социальной несправедливостью, "жертвой своего века", «человекобогом», сбросившим «нравственные оковы». Он и послужил одним из прототипов Раскольникова. Что ж, во Франции и капитализм, и социалистическое движение действительно развились на несколько десятилетий раньше, чем в России. Но Достоевский был, прежде всего, не социологом, а психологом.

Между прочим, французское происхождение имеет и знаменитая теория «двух разрядов людей». В 1862 году в журнале братьев Достоевских «Время» была помещена статья H. H. Страхова «Дурные признаки», в которой автор критиковал предисловие французской переводчицы К.-О. Руайе к ее же переводу «Происхождения видов» Чарльза Дарвина. Страхов предостерегал против механического перенесения учения об естественном отборе в науку об обществе, порицая Руайе за ее попытку с помощью ложно истолкованного учения Дарвина доказать «естественное» происхождение и вечный характер неравенства между расами, общественными классами, а также отдельными индивидами. Защищая «естественное» происхождение и неустранимость в будущем обществе личного и социального неравенства, Руайе утверждала, что стремление содействовать равенству между людьми разных классов и рас является вредной утопией, и, предвосхищая Ницше, резко ополчалась против идей сострадания и милосердия. Предисловие Наполеона III к «Истории Юлия Цезаря» и предисловие Руайе к ее переводу стали источниками теории «двух разрядов людей», которую отстаивает Родион Раскольников.

И все-таки я бы не назвал «Преступление и наказание» антикапиталистическим романом. Здесь другое. На поверхность вышли не только подпольные люди, но и подпольное, темное в человеческой психике, для которого разного рода теории служат великолепным оправданием. Достоевский, как свидетельствует одна из черновых записей к «Преступлению и наказанию»: «от 2 января 1866 года: «ПРАВОСЛАВНОЕ ВОЗЗРЕНИЕ, В ЧЕМ ЕСТЬ ПРАВОСЛАВИЕ: Нет счастья в комфорте, покупается счастье страданием. Таков закон нашей планеты, но это непосредственное сознание, чувствуемое житейским процессом, — есть такая великая радость, за которую можно заплатить годами страдания... Человек не родится для счастья. Человек заслуживает свое счастье, и всегда страданием».

Сам Достоевский получил великое писательское прозрение за годы, проведенные в каторге и ссылке. Он уверовал, и был убежден, что мир спасется верой в Бога. Писатель считал нигилистов-социалистов злостными атеистами, улавляющими молодые души с помощью теорий «двух разрядов людей». «Французскую заразу» либерализма, социализма и атеизма Достоевский искренне ненавидел. Но без наличия зла в самой человеческой природе все эти теории, по мнению писателя, немного бы стоили. Слом эпох совпал с психологическим сломом у «русских мальчиков». Достоевский считал социалистические и атеистические теории особенно вредными потому, что они пробуждают злое, дьявольское начало в человеке.

В «Преступлении и наказании» он оказался настоящим пророком. В свое время получило резонанс "дело студента Данилова." Первое сообщение о нем появилось в момент публикации начальных глав «Преступления и наказания» и поразило современников и самого писателя сходством преступления Раскольникова с обстоятельствами убийства, совершенного образованным преступником, о незаурядной внешности и уме которого говорилось в газетных публикациях. В целях наживы Данилов убил ростовщика Попова и его служанку М. Нордман. Крестьянин М. Глазков хотел принять его вину на себя, но был изобличен. Это преступление произошло 12 января 1866 года, перед самым выходом январской книги «Русского вестника», и было воспринято как свидетельство гениальной прозорливости Достоевского. Но данный факт, вероятно, повлиял на последующую эволюцию замысла романа, в котором появился человек, пытающийся взять на себя вину Раскольникова, - красильщик Миколка, нашедший оброненные Раскольниковым серьги, пропивший их, а затем арестованный по подозрению в убийстве. И принявший вину на себя, чтобы «страдание принять».

По этому поводу Достоевский писал своему другу поэту Аполлону Майкову в декабре 1868 года: «Ихним реализмом — сотой доли реальных, действительно случившихся фактов не объяснишь. А мы нашим идеализмом пророчили даже факты». Здесь речь идет, прежде всего, о психологическом, а не социальном предвидении. Хотя в данном случае социальное и психологическое теснейшим образом переплетаются. Хорошо известно, что во все времена и у всех народов разбойники, за редким исключением, грабили богатых, а не бедных. И тут действовало не только утилитарное соображение – у богатых было что взять. Большое значение играло и психологическое обоснование содеянного. Представить свою жертву мерзавцем и подлецом всегда помогало психологически оправдать преступление. Богачи-мироеды отняли свои деньги у тех, кого они сделали бедными, поэтому у богатеев не грех взять, восстановив тем самым нарушенное равенство, пусть даже и в свою пользу. Отсюда идет идеология Нечаевской «Народной расправы», которую Достоевский разоблачил в «Бесах».

Борис Соколов, специально для рубрики Смысл недели