Несерые кардиналы

О правителе судят по министрам. Правление Людовика XIII жестко разбито на два периода – до Ришелье и при Ришелье. В период президентства Бориса Ельцина резко контрастировали премьерство Виктора Черномырдина и премьерство Евгения Примакова. Эпоха Путина также распадается на два периода, каждый из которых олицетворяют, соответственно, Александр Волошин и Владислав Сурков.

Волошин – железный канцлер первого срока. Если Путин воспринимался как патриотический символ власти, то Волошин считался центром и мозгом режима. Именно он спас Ельцина и его окружение от казалось бы неминуемого краха конца 90-х.

Когда победа возглавляемого Примаковым и Лужковым избирательного блока «Отечество – вся Россия» казалась неизбежной, именно Волошин, стоя во главе кремлевской администрации и будучи фактическим регентом при практически недееспособном Ельцине, сделал ставку на Путина и выиграл в ситуации, когда большинство ожидало краха режима и чуть ли не трибунала над организаторами реформ 90-х.

Ришелье и Мазарини раннего Путина

Даже отчество Волошина, Стальевич, казалось символическим. Он был одновременно и политическим «отцом», помогавшим новому президенту в его реформах, и ключевым советником, чью власть и влияние почти равняли с президентскими и, следовательно, ограничивали полномочия главы государства. Вплоть до ареста Ходорковского, после которого произошел резкий переход к прямому правлению Владимира Путина, Александр Волошин оставался наиболее влиятельным теневым политиком России.

Во многом благодаря ему в России возникла система полномочных представителей президента, были ограничены полномочия Совета Федерации и губернаторская вольница. Именно он заложил основы того курса на строительство сильной власти, который был реализован в ходе второго срока Путина. Но сам Волошин во втором сроке оказался не нужен. Централизация власти дошла до своего логического конца.

Говорят, когда Мазарини умирал, он посоветовал Людовику XIV «никогда не брать себе первого министра». Резко усилившаяся центральная власть уже не требовала наличия сильного «регента». Волошин, выполнив задачу по укреплению власти, оказался не нужен именно как сильный политик, затмевающий верховного лидера. Как и всякий мавр, сделавший свое дело, он был вынужден уйти. И его уход вызвал к жизни иную фигуру.

Звезда Владислава Суркова

Именно заместитель Волошина по политическим вопросам Владислав Сурков стал олицетворением второго срока в качестве главного идеолога режима.

Назвать Суркова «серым кардиналом» язык не повернется. Если в течение первого путинского срока он воспринимался лишь как администратор, правая рука Волошина и его ближайший политический сотрудник, то в течение второго он постепенно, выступая со статьями в СМИ, превратился в видного теоретика путинской России.

Звезда Суркова в период второго срока стала светить столь ярко, что он почти заслонил от взгляда общественности своих формальных руководителей по администрации президента.

Для общественного мнения в России и за рубежом путинский второй срок олицетворяется теми проектами, которые вел Сурков; в сфере идеологии – суверенной демократией, в сфере актуальной политики – назначением губернаторов, резким ростом влияния «Единой России» и, разумеется, борьбой против угрозы «оранжевой революции». Ибо идеология суверенной демократии, кроме оправдания специфики установившегося в России политического режима, несла еще одну важную функцию – была противоядием против «оранжистов». И в этом качестве ее важность сложно переоценить, ибо Кремль был напуган событиями на Украине, в Грузии и Киргизии, где постсоветские политические режимы рухнули одновременно под давлением собственных возмущенных народов и Запада.

Философ суверенитета

Именно Сурков первым из российско-советских идеологов попытался не просто стать цензором «телевидения и радиовещания», но и сформировать язык и повестку дня того, что происходит в стране. Он стал обращаться к зарубежным философам и даже, по слухам, совершил деяние, немыслимое для советского столоначальника, – стал сам читать философские книги. Конечно, просвещенный читатель может вспомнить и других главных идеологов: Михаила Суслова, Александра Яковлева. Кто-то вглядится в историческую даль и припомнит Победоносцева, многолетнего обер-прокурора Синода и неформального идеолога при царях Александре III и Николае II.

Однако все они не были теоретиками, а лишь официальными контролерами за общественным мнением. Ни Суслов, ни Яковлев не пытались его формировать. Правда, Яковлев двусмысленно провозгласил себя «архитектором перестройки». Но его конкретный вклад в разработку перестроечной идеологии так и не удалось установить. Что касается Суслова, то он даже не пытался приписать себе какие-либо теоретические успехи, даром что после смерти Сталина и вплоть до собственной кончины в 1982 году считался главным идеологом СССР.

Последний советский политик, претендовавший на то, чтобы быть одновременно и идеологом, – Иосиф Сталин. Великий вождь и учитель, надо отдать ему должное, пытался думать сам. Качественно или нет, другой вопрос.

После Сталина к власти в СССР пришли люди, способные лишь бесконечно пересказывать марксистский канон как Священное писание, но не способные внести в марксистское учение ничего нового. Закончилось это печально. Генсек Юрий Андропов незадолго до смерти произнес: «Мы не знаем страну, в которой живем». Вскоре развалился и Советский Союз.

С той поры идеологически невыдержанные идеи невозбранно овладевали умами сначала советских, а потом и российских граждан. Никому и в голову не приходило, что у страны должна быть собственная идеология. Понятно было лишь одно: надо заимствовать что-то у Запада и незамедлительно внедрять на русской почве.

Сурков был первым, кто прервал длившуюся с 1953 года традицию властного безмыслия. Он не только читал. Он первым стал заказывать книги отечественным и зарубежным авторам. Впервые чуть ли не за всю историю России возник спрос на проправительственную идеологическую литературу. Причем не только пропагандистскую.

Сурков в глазах общественного мнения стал автором концепции «суверенной демократии», которая, однако, была подвергнута критике некоторыми политологами. Да, концепция суверенной демократии (то есть такой демократии, которая независима от западных демократических стандартов) несовершенна. Но это первая попытка осмыслить то, что происходит со страной, дать смысл существования, сформировать идеологию национальной идентичности, отличную от идеологии тотальной покорности Западу и стоящим за ним «универсальным ценностям».

Этим Сурков и интересен, этим и останется в истории. Забудется «закручивание гаек» второго путинского срока, к которому и Сурков руку приложил. Но попытку думать самостоятельно, попытку дать наконец России национальную идеологию, внимание к гуманитарной сфере – будут помнить.

Павел Святенков, материал предоставлен журналом «Смысл»