Posted 19 июня 2009,, 13:58

Published 19 июня 2009,, 13:58

Modified 1 апреля, 17:38

Updated 1 апреля, 17:38

Кинотавр-2009: победа театра в Сочи

19 июня 2009, 13:58
Конкурсные показы фестиваля «Кинотавр» уже в 20-й раз прошли в сочинском Зимнем театре. Раньше на такую «профильную» особенность никто особого внимания не обращал, однако этим летом курортная смычка кино с театром заиграла новыми смыслами.

Открытый российский кнофестиваль «Кинотавр» состоялся в 20-й раз, и опять его конкурсные показы прошли в сочинском Зимнем театре. Раньше на «профильную» особенность фестивальной «прописки» никто особого внимания не обращал. Ну, театр и театр, молодец Марк Рудинштейн, удачно вписал свой «Кинотавр» в местный ландшафт: жить будем в гостинице «Жемчужина», а кино смотреть по соседству – в бежевом сталинском здании с портиком, построенном по проекту архитектора Чернопятова в малоприятном 1937 году. Нынешним летом, однако, курортная смычка кино с театром заиграла новыми смыслами.

Летний театр в Зимнем театре

Фестиваль открылся спродюсированным Сабиной Еремеевой альманахом «Короткое замыкание», где две из пяти новелл поставлены театральными людьми Кириллом Серебренниковым и Иваном Вырыпаевым (и еще одна – вовремя сбежавшим из театроведения Алексеем Германом-младшим, но это уже частность). А закрылся радикальной «Кошечкой» – тоже собранием новелл, но в исполнении единственного режиссера Григория Константинопольского, поручившего Михаилу Ефремову, Александру Стриженову, Виктору Сухорукову и Евгению Стычкину исполнить перед камерой по громоздкому монологу. Наконец, в первый конкурсный день был представлен фарс Ивана Дыховичного «Европа-Азия» по одноименной пьесе братьев Пресняковых.

Такие театральные акценты, обрамляющие конкурсную программу, можно было бы счесть частным выбором программного директора Ситоры Алиевой, но жюри во главе с Сергеем Сельяновым не позволило сделать подобное умозаключение, потому что в собственном вердикте развило и усилило театральный мотив до чрезвычайной степени. Упомянутый апостол «новой драмы» Вырыпаев получил приз за режиссуру и приз имени Микаэла Таривердиева за лучшую музыкальную дорожку. А его екатеринбургский коллега Василий Сигарев, известный отличной беспросветной пьесой «Пластилин» и дебютировавший в кинорежиссуре фильмом «Волчок», взял за этого «Волчка» три награды: лучшему фильму, лучшему сценарию и лучше актрисе Яне Трояновой, исполнившей роль матери-детоубийцы.

Имевшийся в распоряжении жюри приз за дебют оказался без надобности. Ведь «Волчок» с «Кислородом» (который по международному фестивальному канону тоже может считаться дебютным, поскольку это всего лишь второй вырыпаевский фильм) и так заграбастали все. Или почти все: от интереснейшего, пусть и не безошибочного «Бубна, барабана» Алексея Мизгирева жюри откупилось специальным упоминанием, а из всех мужских ролей довольно экстравагантным образом был выбран эскизный милиционер Димыч в исполнении и вправду очень хорошего актера Бориса Каморзина («Сказка про темноту», режиссер Николай Хомерики).

Наконец, все усугубили критики, которые разделили свой приз «Белый слон» надвое – именно ради «Волчка» и «Кислорода». В общем, театр и его посланцы праздновали в Сочи победу; а вернее, кино манифестировало свой интерес к актуальным театральным берегам, где оно готово – ради обновления своей крови – черпать вдохновение и вербовать варягов, которые без внимания и наград не засидятся.

Сцены из семейной жизни, или Отмыть актера Петренко

Театр заинтриговал сочинское жюри только в изводе «новой драмы» и в лицах ее глашатаев – в этом смысле показательно небрежение фильмом Сергея Снежкина «Похороните меня за плинтусом», причем само это небрежение можно считать досадным проявлением узости взглядов.

Снежкин поступил со сверхпопулярной повестью Павла Санаева самым решительным образом, перекодировав санаевский «амаркорд» – горький, но ироничный, не грузный – в густо замешанное, физиологическое и лишенное иллюзий повествование об отечественной жизни.

Он отказался от авторской интонации, не воспроизводимой на экранном «письме» и не нуждающейся в кинематографической подделке. Запер основное действие в по-советски тесной, хоть и номенклатурной квартирке. Сгруппировал сюжетные обстоятельства в один день – так и не состоявшийся день рождения главного героя, маленького старичка, истерзанного (так по книжке), а по фильму – еще и морально изуродованного бабушкиной любовью-ненавистью.

Наконец, дикий, необузданный нрав главной героини и важная подробность ее биографии (выучилась на актрису, подавала большие киевские надежды, но принесла себя в жертву мужниной карьере) сформировали замысел безумного квартирного спектакля, гротескного театрального представления, которое устраивает для себя и для домашних бабушка, избывая свои боли и страсти.

Светлана Крючкова сыграла свою Нину Антоновну отменно – безоглядно смело, в повышенном температурном режиме, размашистой гуашью. Но выбор жюри пал на Яну Троянову в «Волчке» – что ж, ее работа тоже очень хороша, и тут крайне интересно будет дождаться следующей роли нынешней дебютантки Трояновой, чтобы ретроспективно понять, чем ее успех в роль матери был обязан непосредственно актерскому мастерству, а чем – удачному совпадению психофизики актрисы и персонажа. Поморщившиеся на избыточную «театральность» решений Крючковой в «Плинтусе» оказались не чутки к найденной актрисой вместе с режиссером природе чувств, согласно которой такое исполнение справедливо признать и точным, и тонким.

В том, что Снежкин получил от Крючковой именно то, чего хотел, и в тех самых пропорциях, – сомнений нет, так как он умеет добиваться от актеров искомого. Подтверждением чему – и его предыдущие фильмы, и его уникальное личное достижение в «Плинтусе», которое никак нельзя обойти вниманием. Ему удалось совершить невозможное: отмыть, отскоблить, отдраить грандиозный актерский механизм Алексея Петренко. Освободить его от всех штучек-примочек, которыми он оброс за последнее десятилетие, как ракушками, и с которыми даже Никите Михалкову было не справиться, – и «нутряной» Петренко строг и прекрасен.

Родина-мать и ее мужчины в погонах

Последовательно реализованная в фильме режиссерская стратегия Снежкина и его «очистительные» умения членов жюри не убедили. Они премировали Вырыпаева, чей «Кислород» являет собой, безусловно, нетривиальное зрелище. Но его пространство – все ж пространство не фильма, а инсталляции, альбома, артефакта, арт-объекта.

Соответственно, способ организации этого пространства очень условно может быть назван кинорежиссурой, за которую Вырыпаев был отмечен. Приз критики – пускай, приз критики – о’кей, критики падки на необычное, это их хлеб. Но режиссерский приз из рук ответственного кинематографического жюри – это уже престранная история. Равно как и награда актеру Каморзину.

На «мужском» поле в распоряжение жюри поступило немало хорошего. Тихий, сосредоточенный Виктор Сухоруков в «Сынке» – эта роль отца-одиночки словно выпущена им из «шинели» другой, несостоявшейся роли отца, потерявшего дочку, в «Богине», где в окончательной версии его существование, увы, урезалось до нескольких эпизодов.

Взрывной, яростный, надрывный и затаенно нежный Сергей Горобченко в «Миннесоте» – пожалуй, эта первая его серьезная, настоящая драматическая работа. Волшебный, почти немой, не просто органичный, а дивно талантливый и крепко оснащенный Евгений Сытый в «Сумасшедшей помощи» – тем более интересный в этом качестве, что в «Свободном плавании», предыдущем фильме Бориса Хлебникова, он блистал несусветными монологами-импровизациями. Все трое – разные, на любой вкус, но вкус жюри оказался каким-то уж слишком изысканным, иначе не объяснишь выбор в пользу не роли даже, а ее наброска, хоть и любопытного.

Вообще-то, если уж этому жюри так дорог был его радикализм во всех формах и проявлениях, и оно его столь усиленно пестовало, то следовало бы, наверное, отказаться тут от персонификации и наградить не актера, а роль. Точнее, персонаж, посетивший сюжеты почти всех конкурсных фильмов. Это милиционер. Может, его и имело в виду жюри, выбирая Каморзина?

Ходят упорные разговоры, что высокое милицейское начальство, затребовав фильм Хомерики из жизни подведомственных ему низовых структур, пришло в страшное негодование. Его счастье, что оно не видело всего остального в Сочи. Лживое, злое, грубое, хамское, вороватое – таково лицо родной милиции на нынешнем экране, и тут на чьи-то козни не спишешь, тут налицо важный социальный симптом.

Точно так же, как в случае с Каморзиным, тут можно предположить, что в лице актрисы Трояновой награжден другой сквозной – на этот раз женский – персонаж сочинской программы. Не такой очевидный, как носитель погон, но, по сути, гораздо более существенный, от которого этот самый носитель не более чем производное, - это про Родину-мать. Само собой, ни в одном фильме главная героиня таким официальным образом не обозначена, но и в распутной матери из «Волчка», доводящей дочку до гибели; и в бабке из «Похороните меня за плинтусом», изводящей внука; и в сыгранной Татьяной Лазаревой аферистке, устраивающей лжесвадьбу на границе Европы с Азией в фильме Дыховичного, и в неприкаянной милиционерше, которая возится с чужими детьми в «Сказке про темноту»; и даже в отсутствующей, сбежавшей матери из «Сынка» – везде опознается она, Родина-мать.

Пожалуй, страшней всего ее портрет в «Волчке» – как неожиданно резкое, внятное эхо отчаянного крика Андрея Синявского: «Россия-мать, Россия-сука, ты еще ответишь за это выращенное тобою и выброшенное на помойку дитя!» Синявский прокричал тогда про судьбу эмиграции, и профессиональные патриоты набросились на него дикой сварой, не расслышав в крике – боли, а в «суке» не опознав просторечную самку.

Сигарев же в своем фильме, чье название имеет в виду и нехитрую игрушку, и зверька, кричит про страстное желание любить ее, мать, даже и в ее моральной неприглядности и грязи; про невиданные запасы этой любви наперекор и любви вопреки – запасы, которые она в своих детях истребляет, истребляет и не успокоится, пока не истребит.

Дмитрий Савельев, Сочи - Петербург