Февраль: напоминание о Ленине

21 февраля на Петроградской стороне начался разгром булочных и мелочных лавок, продолжавшийся затем по всему городу. Толпа окружила пекарни и булочные и с криками: "Хлеба, хлеба" двинулась по улицам", - писали в феврале 1917- го "Биржевые ведомости". Так началась Февральская революция, призванная сделать Россию одним из демократических европейских государств. Тогда попытка провалилась - как все последующие, предпринимавшиеся на протяжении 95 лет.

Перестройка середины 80-х стала очевидным продолжением Февральской революции. К счастью, страна не впала в очередной раз в кровавую диктатуру, но и успехов демократизации тоже не видно. Россия находится в состоянии "балансирования на грани" и борьбы сил, которое в 1917-м году было преодолено за несколько месяцев и закончилось установлением большевистской диктатуры, поначалу многими воспринимавшейся как воцарение народной справедливости, отягощенное временными перегибами...

Попытка понять, почему Февральская революция не смогла реализовать своего демократического потенциала, имеет непосредственное отношение к текущему моменту. Но перед тем, как перейти к обзору постфевральских событий, необходимо сказать немного об обстоятельствах, приведших к Февралю. В мемуарах общественных и государственных деятелей начала XX века в качестве первопричины всех драматических событий того времени практически единодушно указывается трагическое несоответствие императора Николая II выпавшей ему миссии главы огромной империи. Лишенный честолюбия, стремления к власти, амбиций и воли, он во всем полагался на Высшую волю, которая, по его мнению, должна была позаботиться обо всем, коли уж возложила на него ответственность за огромную страну.

Включившись в Первую мировую войну, император и вовсе отдал бразды управления внутренней жизнью страны своей супруге Александре Федоровне, твердо решившей возместить недостаток волевых качеств мужа собственной твердостью и неуступчивостью. Будучи женщиной ограниченной, самонадеянной и мистически настроенной, придерживаясь позавчерашних взглядов, императрица производила все назначения исходя из одной цели - сохранить самодержавную монархию в неприкосновенном виде для своих детей. Поэтому при выборе министров ее волновали лишь преданность монархической идее и императору. Деловые качества не принимались во внимание, да и оценить их императрица была неспособна. Государственная Дума, Конституция, Демократия - все это рассматривалось ей как отвратительные знаки покушения на святое - Самодержавие.

Будучи супругой самодержца, отличавшегося отсутствием твердости воли и характера, императрица оказалась добычей простого мужика, обладавшего в избытке и тем и другим - Григория Распутина. Этот крестьянин, имевший чрезвычайно сильную способность к внушению, сумел стать незаменимым, убедив императрицу, что его собственная судьба нерушимо связана с царским домом – "падет" Распутин, погибнут и они.

Стоит уточнить, что по свидетельствам современников Распутин принадлежал к секте хлыстов, которые совершают радения, начинающиеся с шаманских плясок и заканчивающиеся свальным грехом. Согласно хлыстовству, в момент сексуально-истерического возбуждения на людей снисходит Святой дух. Хлысты не порывают с официальной церковью, считая, что их вера позволяет им черпать дополнительные силы и от традиционного православия.

Человек темных страстей, удовлетворения которых он искал не стесняясь, Распутин своей близостью к императорской семье вызывал чувство недоумения и стыда как у большинства родственников императора, так и у широких кругов образованной части общества. Великие князья не раз пытались убедить Николая удалить эту темную фигуру от императрицы. Но у императора не было сил...

Ничего удивительного, что среди убийц Распутина были великий князь Дмитрий Павлович, князь Феликс Юсупов, женатый на племяннице Николая II, и депутат Думы Владимир Пуришкевич… Все они рассматривали "устранение Распутина" как последнюю отчаянную попытку поправить дела императора, заставить его взять власть в свои руки. Правда, позже среди аристократии распространилась идея, что убийство Распутина - первый шаг к революции, знак, что политику можно менять при помощи кровопролития, а с императорским желанием можно не считаться.

Интересно, что если в Петербурге и в образованных слоях российского общества устранение Распутина было принято с радостью, то простые мужики смотрели на дело иначе. Вот что пишет в своих воспоминаниях тогдашний посол Франции в России Морис Палеолог, ссылаясь на своего знакомого, знавшего мужицкое мнение : "Для мужиков Распутин стал мучеником. Он был из народа; он доводил до царя голос народа; он защищал народ от придворных - и вот придворные его убили. Вот что повторяется во всех избах". При этом надо иметь ввиду, что, судя по документам, Распутин был марионеткой немецких агентов, стремившихся к дестабилизации России, и уж о чем он не заботился никоим образом, так это об интересах мужиков. Вот она – цена "общественного мнения".

Позже в своих записках о Распутине инициатор и соисполнитель убийства князь Феликс Юсупов писал: "Распутинство и большевизм – два явления, которые как будто не имеют между собой никакой внутренней связи. В действительности же эта связь огромна. Распутин был олицетворением той темной силы, которая поднималась с самого дна русской жизни и несла в себе полное попрание и разложение всех нравственных начал. Он вместе с тем был и прообразом грядущих ужасов грядущего хамства. "Мужик в смазных сапогах", как он говорил сам про себя, "вошел во дворец и гулял по царским паркетам". Этими грязными сапогами он растоптал вековую веру народа в чистоту и справедливость царского служения".

Февральская революция началась снизу. В Петрограде не хватало хлеба, при этом в городе размещался огромный только что призванный из деревень военный контингент, разлагавшийся от безделья и неорганизованности в ожидании обучения. Поначалу революция была воспринята всеми чуть ли не с облегчением - "наконец-то началось". Ожидалось, что в результате образуется современная конституционная монархия или, еще лучше, парламентская республика. Император высказывался в своем духе. "Если Вы видите меня таким спокойным, так это потому что я твердо верю, что судьба России, моя собственная судьба и судьба моей семьи находятся в руках Господа, поставившего меня там, где я есть, - заявил он в беседе с министром иностранных дел Извольским. - Что бы ни случилось, я преклоняюсь перед Его волей с сознанием того, что у меня никогда не было других помыслов, как служить стране, которую Он мне доверил".

Настроения "продвинутых" представителей народа ярко характеризуется словами одного солдата, приведенными в мемуарах тогдашнего посла Британии в России Джорджа Бьюкенена: "Да, конечно, у нас должна быть республика с хорошим царем во главе". Первые же дни новой жизни показали крайнюю разобщенность общественных сил. Дело было не просто в неумении договариваться, а в различии целей. Большинство лидеров Думы выступали за конституционную монархию, пусть со сменой монарха и даже династии. Более радикальная часть активной общественности требовала создания парламентской республики. Многие полагали, что единственный правильный путь – созыв учредительного собрания, которое должно определить форму государственного управления. А простой народ считал, что наверху как-нибудь разберутся сами. Солдаты хотели домой, рабочие – повышения зарплаты и сокращения рабочего дня, крестьяне – земли.

В итоге монарх отрекся, и в стране немедленно воцарилось двоевластие: с одной стороны - Временное правительство, отражавшее интересы демократических слоев высших и средних классов, с другой - Совет рабочих и солдатских депутатов, ставший инструментом левых радикалов. Министром-председателем и министром внутренних дел стал князь Георгий Львов, аристократ высшей пробы, Рюрикович, при этом деятельный и успешный лидер земства, безгранично веривший в святой русский народ. А наиболее компромиссной фигурой оказался Александр Керенский - в первоначальном составе правительства он был единственным социалистом, и некоторые товарищи по партии осуждали его за то, что пошел работать к "капиталистам".

По общему мнению первый состав Временного правительства был самым дееспособным. (временного – потому что оно должно было обеспечить созыв Учредительного собрания, представлявшего весь народ, которому полагалось выбрать окончательную форму государственного устройства). Этот "капиталистический кабинет министров" упразднил нетрудовое землепользование, подготовил положение о самоуправлении земств и городов на основе всеобщего избирательного права без различия пола, предоставил широкие права профсоюзам и рабочему контролю, ввел восьмичасовой рабочий день на всех казенных заводах, дал солдатам все права граждан вне строевой службы…

С точки зрения законодательной деятельности кабинет оказался на высоте. Основные трудности лежали в плоскости создания административного аппарата, который бы мог обеспечить проведение реформ в жизнь. А ждать народ категорически не хотел… Особенно драматическая ситуация сложилась в армии: солдатские массы стали не просто выходить из повиновения, а убивать и калечить офицеров, не позволявших разойтись по домам. Вот как описывает события тех дней генерал Антон Деникин: "Потом расплавленная стихия вышла из берегов окончательно. Офицеров убивали, жгли, топили, разрывали, медленно, с невыносимой жестокостью молотками пробивали им головы. Потом – миллионы дезертиров. Как лавина двигалась солдатская масса по железным, водным, грунтовым путям, топча, ломая, разрушая последние нервы бездорожной России. Как смерч пронеслись грабежи, убийства, насилия, пожары по Галиции, Волынской, Подольской и другим губерниям, оставляя за собой повсюду кровавый след и вызывая у обезумевших от горя, слабых духом русских людей чудовищную мысль: "Господи, хоть бы немцы поскорее пришли…"

Первый кризис в правительстве случился через два месяца работы из-за непримиримой позиции министра иностранных дел кадета Павла Милюкова. Союзники по войне – Англия и Франция – обещали передать России Константинополь. Милюкову казалось совершенно невозможным отказываться от этой вековой российской мечты – обретения Константинополя-Византии. Правительство же, стремясь следовать народной воле, провозгласило оборонительные цели войны и, соответственно, будущий мир без аннексий. Милюкову и кадетам это казалось предательством интересов страны и нестерпимой глупостью. Милюков ушел из правительства, а вместе с ним - и военный министр Гучков, на место которого был переведен Керенский. Правительство существенно полевело. В нем появились лидеры левых партий и Совета. Казалось, такой компромисс поможет положить конец двоевластию. Однако тут активизировались большевики, занимавшие непримиримую позицию по отношению к правительству и твердо державшие курс на захват власти вооруженным путем. В июле "по удивительному совпадению" большевики подняли восстание в Петрограде, а немцы начали наступление на фронте.

К тому времени Керенский уже располагал информацией о финансировании большевиков немецким правительством. По его распоряжению руководители большевистского восстания были арестованы. Ленин, однако, успел спрятаться в Финляндии. Правительство было напугано решительными действиями Керенского – социалисты считали, что вновь повеяло реакцией, что колесо поворачивается вспять. А то, что большевики выступают как агенты немецкого штаба, казалось большинству совершенно невероятным. Многие полагали, что это оговор, пропаганда. Глава правительства Георгий Львов испугался и ушел в отставку со словами: "Чтобы спасти положение надо разогнать Совет и стрелять в народ. Я не мог этого сделать. А Керенский может". Человек, горячо веривший в святость и великую миссию простого русского мужика, был в шоке от столкновения с этим мужиком лицом к лицу. Так Керенский стал председателем правительства.

Александр Керенский пытался балансировать между двумя полюсами - правым, который, как ему казалось, таил угрозу контрреволюции и возвращения самодержавия в самой его закостенелой форме, и левым, который олицетворяли большевики, требовавшие немедленного выхода из войны с нарушением союзнических обязательств перед Англией и Францией, а также передачи власти и имущества народу - без конкретизации деталей.... Будучи социалистом-революционером, Керенский куда больше опасался реакционеров, чем революционеров. Именно в правых - монархистах, представителях аристократии, офицерства, церковной иерархии - виделась Керенскому главная угроза формировавшейся демократии. Справиться с большевиками, казалось ему, будет много проще, ведь за ними нет организованной силы, а лишь анархические низы общества... Соответственно, и основные силы были брошены на борьбу с этой угрозой. Так возникло драматическое столкновение Керенского с Корниловым, открывшее дорогу новому витку раскола.

Главнокомандующий Лавр Корнилов, популярный в стране военачальник, видел нарастающий разброд в войсках (нарушение дисциплины, комиссары и солдатские комитеты, не подчинение офицерским приказам, бесчисленные немецкие агенты, проповедующие пацифизм и сепаратный мир, повальное дезертирство - более миллиона человек) и настоятельно призывал Керенского укрепить вертикаль власти, пока еще не поздно. Он разработал список необходимых мер и вызвался их реализовать. Керенский же воспринял этот список как ультиматум бунт и претензию на диктаторские полномочия. Правду установить невозможно - трактовки участников события кардинально разнятся. Фактом является то, что Корнилов был арестован за антиправительственное выступление. Это привело к еще большему расколу вобщественных сил. Правые были с Корниловым и решительно отвернулись от Керенского, который оказался один на один с угрозой слева, которую до последнего не воспринимал всерьез.

По мнению Джорджа Бьюкенена, губительное столкновение Керенского и Корнилова - во многом результат личных амбиций двух государственных деятелей. Керенский – из интеллигенции, юрист, носивший военный френч, не имея к этому никаких оснований, человек, любивший принимать наполеоновские позы и выступать, имея за спиной двух застывших адъютантов, поселившийся в Зимнем дворце и спавший на императорской кровати... Такое поведение социалиста вызывало презрение аристократии и офицеров и недоверие масс..Корнилов прославился рискованными операциями, личной храбростью и при этом любил въезжать в столицу в сопровождении текинской конницы и молиться в тех храмах, где обычно молился император. Каждый из них олицетворял идеалы, взгляды и надежды определенных общественных групп, и оба оказались не в состоянии перешагнуть через кастовые предубеждения ради страны и народа.

Не сумели объединиться они еще и потому, что не видели общего врага, который скоро смел с российской земли их обоих. То есть неверно оценивали расстановку сил и ситуацию. Там, где им виделись лишь хаос и деструкция, уже шел процесс кристаллизации новой силы… Возможно, если бы она была очевидна, оба вождя оказались сговорчивей. Огромное значение имела в нарастании хаоса революции и позиция интеллигенции, возбужденной событиями и приветствовавшей перемены сами по себе. О ней весьма метко выразился Розанов в статье "Революция и интеллигенция": "С удовольствием посидев на спектакле революции, интеллигенция собралась было в гардероб за шубами да по домам, но шубы их раскрали, а дома сожгли."

Описывая постепенное скатывание России в хаос и французский посол Морис Палеолог, и английский - Джордж Бьюкенен - приводят немало интересных наблюдений и рассуждений. Они прямо или косвенно говорят об особенностях русского менталитета, которые не позволили в 1917 году сдержать радикализм и кропотливо, последовательно начать строительство демократического государства.

Палеолог был совершенно поражен массовым нарушением присяги и сдачей позиций элитными частями армии. Мимо посольства в сторону Таврического дворца проходили полк за полком во главе с офицерами, украсившими себя красными бантами. Более того, пишет он: "Великий князь Владимир Кириллович объявил себя за революцию. Он сделал больше. Забыв присягу верности и звание флигель-адъютанта, которое он получил от императора, он пошел сегодня в четыре часа преклониться перед властью народа. Видели как он в своей форме капитана I-го ранга отвел в Таврический дворец гвардейские экипажи, шефом которых он состоит, и представил их в распоряжение мятежной власти. Немного спустя старый Потемкинский дворец послужил местом другой не менее грустной картины. Группы офицеров и солдат, присланные гарнизоном Царского села, пришла заявить о своем переходе на сторону революции. Во главе свиты шли казаки, великолепные всадники, цвет казачества, надменная и привилегированная элита императорской гвардии. Затем прошел полк его величества. Священный легион, формируемый путем отбора из всех гвардейских частей и специально назначенный для охраны особ царя и царицы. Затем прошел еще железнодорожный полк его величества, которому вверено сопровождение императорских поездов и охрана царя и царицы в пути. Шествие замыкалось императорской дворцовой полицией: отборные телохранители, приставленные к внутренней охране императорских резиденций и принимавшие участие в повседневной жизни, в интимной и семейной жизни их властелинов. И все, офицеры и солдаты, заявляли о своей преданности новой власти, которой они даже названия не знают, как будто они торопились устремиться к новому рабству." Картина этого тотального предательства потрясла воображение французского дипломата.

Бьюконен дал свою версию "понимания русскими свободы": "Русское представление о свободе выражается в том, чтобы особо себя не перетруждать, требовать двойных окладов, ходить на демонстрации и тратить время на бесконечные разговоры и вынесение резолюций на митингах."

Палеолог дополняет куртину конкретными деталями: "... на железнодорожных станциях Петрограда скопилось четыре тысячи вагонов груженых мукой. Но ломовые возчики отказываются работать. Тогда Советы публикуют красноречивое обращение: "Товарищи ломовые возчики! Не берите позорного примера у старого режима! Не дайте вашим братьям умереть с голода! Разгружайте вагоны!" Товарищи ломовые возчики единодушно отвечают: "Мы не будем разгружать вагоны, потому что нам не нравится их разгружать. Мы свободные люди!" Затем, в тот день, когда товарищам ломовым возчикам наконец нравится разгружать вагоны, наступает очередь пекарей, которые отказываются работать Тогда Советы обращаются к ним со следующим красноречивым обращением: "Товарищи пекари! Не берите позорного примера у старого режима! Не дайте вашим братьям умереть с голода! Выпекайте хлеб" Товарищи пекари единодушно отвечают: "Мы не будем выпекать хлеб, потому что нам не нравится его выпекать. Мы свободные люди!". На улицах многие возчики отказываются брать влево, потому что они свободные люди. В результате происходят бесконечные транспортные столкновения".

Оба дипломата фиксируют нарастающий хаос без центрального стержня -царизма.

Представьте, замечает Палеолог, что, например, в результате взрыва в Англии погибли бы все - король, министры, члены обоих палат, чиновники, полицейские, верхушка военных и судебных властей. "После короткого периода всеобщего оцепенения и растерянности вы увидите как возрождается и реорганизуется общественная жизнь - благодаря спонтанным действиям провинциальных и муниципальных учреждений, церковных объединений, университетов, клубов, торговых палат, корпораций и всех тех бесчисленных частных ассоциаций - религиозных, политических, благотворительных, филантропических, литературных, научных и спортивных, которые в изобилии расцвели на английской почве и которые в определенной степени координируют свободную деятельность личной инициативы. Подобный феномен самопроизвольной реорганизации нельзя себе представить в такой стране как Россия, где никакое проявление политической или социальной деятельности не осуществляется без вмешательства, контроля и мертвой хватки центральной власти, а вся жизнь в стране подчиняется всемогущей бюрократии... Я пришел к выводу, что если падет царизм, то вместе с ним рухнет и все русское здание, превратившись в руины. Я даже задаю себе вопрос, а сохранится ли в этом случае национальное единство; какая сила, во имя каких принципов могут в дальнейшем удерживать в русской орбите окраинные нерусские народы, которых традиционная политика царей привязывала к московскому государству? Не будут ли это означать конец России?"

На эту тему высказывается и Бьюкенен: "Такая обширная страна с таким разнообразным этнографическим составом не избежит распада при республиканском строе. На мой взгляд распад неизбежен даже при федеративной системе. Русский народ очень религиозен, но его религия есть религия символов и обрядов, он ищет символов и в своей политической жизни. Русские должны иметь главу государства, на которого они могли бы взирать с чувством благоговения, как на олицетворение своих национальных идеалов".

Большевики, впрочем, предложили другой вариант идеала – вненациональный, пролетарский. Они совершенно не считали Россию родиной и не питали к ней ни малейшего чувства патриотизма и привязанности. Такой категории, как родина, в голове Ленина просто не было. Соответственно, и предателем, получая немецкие деньги на развал России, он себя не чувствовал. Об этом пишет и Бьюкенен: "Для большевиков не существовало ни родины ни патриотизма, а Россия была только пешкой в ленинской игре". Это, в конце концов, понял и Керенский, у которого мысль о подлом предательстве большевиков долго не укладывалась в голове. Ведь они были для него ближайшими соседями по партии, почти своими!

Но в итоге развала не случилось. Кольца российской государственности нанизались на новый стержень - большевизм, который оказался эффективной заменой царизму. По ходу дела товарищи большевики обнаружили, что обращения к сознательности "товарищей возчиков и пекарей" не работают, а работает только жесткая система расстрелов - а потому с готовностью "упаковались" в тоталитаризм. В определенном смысле, Октябрь был абсолютно контрреволюционен - он вернул тоталитарную диктатуру, с которой пытался покончить Февраль. В тоталитарную матрицу было вставлено иное наполнение, сама же матрица оказалась неизменна. Это оказалось значительно более простым способом наведения порядка, нежели попытки Временного правительства изменить матрицу. И, судя по тому, что можно наблюдать сегодня в российской общественной жизни, мы так и не дозрели до демократии, продолжая мечтать о том, чтобы нас нанизали на какой-нибудь стержень.

Все, что описывают мемуаристы, характеризуя предфевральскую обстановку, удивительным образом напоминает сегодняшний день.

Казнокрадство и превалирование личных интересов над интересами страны – в верхах.

Неумение и неспособность контролировать верхи – в низах.

Отсутствие общего национального интереса и общего видения будущего страны.

Демагогия и словоблудие вместо последовательного реформирования.

Правда, по счастью нет той хозяйственной разрухи, которая царила в измотанной войной стране; нет миллионных жертв - погибших на фронтах; нет той темноты и дикости, которая была, увы, уделом большой части населения. И это дает некоторую надежду на то, что Февральская революция в конце концов прорастет сквозь матрицу тоталитаризма и успешно завершится мирным путем.

Татьяна Чеснокова