Свежие политические противостояния (включая трещину, прошедшую сквозь общество по темам Pussy Riot и матблаг патриарха), показали, что новый протестный класс (на чьей бы стороне он ни был) справедливо также определить как класс новых прихожан: около 70% россиян называют себя православными («Левада-центр» и АРПИ; 2011).
«Справедливо» - потому что религиозное отождествление есть важная страта в мире, где идет не война двух систем, а столкновение цивилизаций. А «новых» - потому что эти прихожане приходят в церковь вне семейной традиции; служба им не знакома; они не могут сказать, чем отличаются от католиков — и, боюсь, не могут толком определить христианство. Один из таких моих знакомых сказал, что Евангелие не читал и читать не будет, а на изумленное: «Почему?!» честно выдохнул: «Боюсь разочароваться».
Новые прихожане (НП) смотрят на церковь привычным для них потребительским взглядом: если я заплатил монетой православной идентификации (вот, есть и "чек" - нательный крестик), то вправе рассчитывать на получение товара, называемого «правильностью жизни» – с посмертной гарантией, в подарочной пасхальной упаковке. «Супермаркетный» подход к православию означает, что НП не будут участвовать в жизни общины; в церковь они будут приходить пару раз в год, а символом веры для них станет околоцерковное медийное поле.
И вот тут начинается интересное. «Православие» для новых прихожан – это вовсе не проповеди иереев или иерархов, не социальная доктрина РПЦ, а, скорее, слова Всеволода Чаплина и Андрея Кураева (созвучные декламациям журналиста Владимира Соловьева: «Мы русские! С нами бог! Кругом враги! Сомкнем же круг!»). И, несомненно, поступки патриарха. Его встречи, часы, квартиры, судебные иски, фотошопы. Которые, по сути, не отличаются от часов, недвижимости и фотошопов Владимира Путина. И, кстати, если Путина сегодня возвести в патриархи – НП будут только «за». И если Гундяева в президенты – тоже «за» (при условии, что одобрит Путин).
Здесь интересное завершается и начинается грустное.
Дело в том, что функции церкви и государства отличаются не тем, как они по-разному обслуживают один и тот же запрос, а тем, что они обслуживают разные запросы. Церковь – любая – дает ответ на экзистенциальное: «Зачем жить, если после смерти ничего нет?». (А ведь так хочется верить, что ТАМ что-то есть! Любая вера есть вера не в Бога, а в возможность продолжения жизни: вот она Бога и требует). Церковь говорит, что при выполнении определенных действий, внешних и внутренних, жизнь со смертью тела не прекратится.
Мы знаем разные варианты (на супермаркетном языке - «пакетированные наборы») решений проблемы смерти. И следует признать, что именно «христианский набор» позволил его приобретателям за последние шесть столетий не просто догнать обладателей других наборов (например, конфуцианского), но и значительно перегнать в ремеслах, науке, искусствах, медицине, вообще во всей материальной жизни. Грубо говоря, вся сегодняшняя «западная» цивилизация - и есть христианство в его практическом выражении. Либерализм – это христианство в постклерикальный период.
Однако государства Запада никогда не претендовали на ответ о жизни потусторонней. Они давали ответ о том, что следует делать, чтобы комфортно существовать в жизни посюсторонней.
Россия же предложила свой «православный пакет». Особость его не столько в «византийстве», сколько в том, что обслуживание приобретенного товара в Византийском сервисе оборвалось вследствие ликвидации фирменного сервис-центра в 1453-м. В итоге сложный зарубежный продукт обрабатывался местными умельцами, а пришлые мастера с дипломом – какой-нибудь Максим Грек – немедленно получали по башке. Сущность православного ответа на вопрос: «Для чего жить, если все равно умрем?» после обработки стала состоять в том, что у нас богопомазанный царь, и Россия есть богоизбранное царство, а оттого надо любить свою страну больше живота своего, жизнь и душу отдать за царя своего - тем и спасешься. Аминь.
От могучего наднационального братва и равенства во Христе тут остались рога да копыта. В сущности, русская православная церковь давно стала квазихристианской. Христианства в ней не больше, чем Европы в Петербурге. С началом синодального периода квазихристианство – обслуживание власти под видом службы Христу – стало очевидным. А большевистское государство, запретив церковь, сделалось церковью само. Отсюда это фантастическое фанатическое большевистское самопожертвование: уверовав в Красную Империю и Красного Вождя, человек превращался в наконечник стрелы, посылаемой в бессмертие.
У русского православия была редчайшая возможность вернуться к христианству после распада СССР – тогда, когда в массовом порядке стали возникать НП. Но этот шанс был упущен. Так же, как шанс новой России стать младоевропейской страной. И, подозреваю, что по той же самой причине: Большое Историческое Время было заменено временем реальной политики, борьбы за власть, стяжания комфорта, большего числа панагий и прочей супермаркетной лабудой.
Сегодня НП, придя в русскую церковь, получают мало чего из золотых ларцов христианства: ни прощения, ни братства, ни равенства, ни любви. Они получат старую русскую жвачку про веру в бога, царя и отечество – и требование ради спасения стать бездумным государственником, то есть думать лишь о том, как защитить от врагов царя (и патриарха, как его ипостась). Собственно, скандалы с патриархом развиваются именно так, как скандалы с госдеятелями – только русскими, а не западными. Ведь в США Билл Клинтон, подозреваемый в занятии, простительном обывателю, но не президенту (тут аналогия с часами патриарха), тоже был пойман на публичном вранье (как и патриарх, поначалу утверждавший, что дорогущих цацек никогда не носил). Но Клинтон не начал в оправдание кричать, что его хочет сгубить антиамериканский заговор, которому следует дать отпор. А патриарх утверждает, и выводит паству на церковные стояния, и вообще ведет себя как Путин, которому задают вопрос о воровстве в его окружении – а он в ответ про угрозы России.
И это (к сведению НП) значит, что идти сегодня в русскую церковь за ответами на мучительные вопросы – все равно что искать ответы на эти вопросы на НТВ.
Государство и РПЦ едины, государь и патриарх суть одно и то же.
На этой единой опоре и стоит, пошатываясь, русская земля.
И бед у нее было и будет море просто потому, что одна опора – крайне неустойчивая, к тому же неспособная к эволюции, конструкция.
Впрочем (к утешению НП!) в церковь идти все же разумнее.
Русская церковь – это ведь старинный механический театр, где крутится валик, играющий хватающую за сердце мелодию. Да, это не церковь творимая, а церковь хранимая, - и служба идет на непонятном церковнославянском. Но это и замечательно, что на непонятном: не обязательно понимать в опере слова; опера вообще не про слова, она про музыку. И хорошо, что скамеек нет: скамейка – для опоры, для усидчивости в общем действии, а в механическом театре не действуешь, а смотришь.
Да, да, да – то, за что так ругают неофиты современное православие (игнорирование РПЦ любых современных вопросов, ее полнейшая обрядовость), - это лучшее и прекраснейшее, что в православии есть.
Горящие свечи, строгие попы, гнев Божий, темные лики, обратные перспективы, мрачное золото, запах ладана, путаные слова, солнце на Пасху с куличами да крашеными яйцами - о боже, как хорошо, как сладостно в этом непонятном! Упаси Бог искать в этом семантику, смыслы – каких таких смыслов ждать от служителей театра, этих упертых государственников, патриотов-почвенников, не желающих иной мир Божий знать?! Замкнуть уши, не слушать ни Гундяева, ни Чаплина, ни прочих, готовых ради торжества царя и царства уничтожить мир. Только старинный органчик.
Быть обрядовым православным – значит извлечь лучшее из православия.
Для торжества идей христианства церковь вообще сегодня не нужна - человечество из церкви выросло, и воцерквленность попросту склонность, опция, ибо на вопрос о бессмертии души ответ дается в совершенно другой плоскости.
Механический же театр – наша общая фантастическая игрушка.
Считаете нужным креститься, чтобы получить в театр билет? Да Бога ради!