Елка против Рождества

Интересно: за нынешними дебатами о том, «как быть с Новым годом в Рождественский пост», многие ли задумываются о том, что, с точки зрения элементарной логики, Новый год и Рождество – это ведь должно быть одно и то же? Коль скоро летоисчисление в христианских странах ведется «от Рождества Христова», - значит, Рождество и есть Новый год. Любые расхождения между ними противоестественны. Но это – по логике.

Увы! Как все механизмы со временем расшатываются, возникают «люфты» и трещины – так с веками «подразболтался» и календарь. И что особенно обидно, оба христианских календаря, как общеупотребительный григорианский, так и «синодальный» юлианский, разводят Новый год и Рождество по разным дням. Вариантов, предусматривающих восстановление исторической логики, увы, не предлагается никому и никем.

В 1913 году – последнем благополучном году Российской Империи – тоже существовала государственная элита. И не просто «существовала», а жила себе на широкую ногу, нередко между Санкт-Петербургом и Парижем, и тоже так или иначе ощущала эту разницу календарей. Но внутри страны – и для абсолютного большинства ее подданных – календарь был один, юлианский. Новый год следовал за Рождеством, и все могли повеселиться, насколько это позволяли финансовые возможности. У многих они были очень скромны. Шампанского простой народ не пил.

Тогда, к началу ХХ века, традиция рождественской и новогодней елки, Деда Мороза и Снегурочки вполне сформировалась. Но эта традиция никоим образом не была древней – еще живы были поколения, чье детство никаких Снегурочек не знало. Ни Наташа Ростова, ни Евгений Онегин под елкой отнюдь не танцевали, хотя их детство и было вполне благополучным.

По свидетельству историка Елены Душечкиной, посвятившей немало сил исследованию данной темы, лишь где-то в 1840-е годы появился сказочный персонаж Мороз Иванович – в наши дни это имя прозвучало бы несколько иронично. Мороз Иванович, между прочим, дарил детям подарки, но не зимой, а весной, перед тем как спрятаться от жары в холодный колодец.

Затем, вскоре после отмены крепостного права, появился «Мороз Красный нос» Некрасова. Поэма прогремела – в XIX веке литература имела больший вес, чем сегодня. Но «Мороз Красный нос» явно написан автором, который ни с каким Дедом Морозом не знаком (это как-то ускользало от нас, школьников). Его Мороз-воевода – дух, скорее грозный, нежели ласковый. Только к концу позапрошлого столетия появился примерно тот Дед Мороз, каким мы его привыкли знать.

А заодно и Снегурочка – персонаж, вообще «литературный». Сначала сказки о Снегурке появились у Афанасьева, потом вышла пьеса Александра Островского «Снегурочка», и вроде бы даже провалилась поначалу. Но ее спас Римский-Корсаков, написав оперу, которая имела оглушительный успех. Литературная судьба Снегурочки трагична – она тает по весне, прыгая через костер. Но празднично-бытовая традиция все драмы «причесывает», отбрасывая лишнее и грустное.

Идиллия поздней царской России была недолгой. И тут во время Первой мировой войны у нас неожиданно вспомнили, что елка – обычай-то немецкий. Вспомнили не сразу. Маяковский как-то написал: «Не надо. Не просите. Не будет елки. Как же в лес отпустите папу? К нему из-за леса ядер осколки протянут, чтоб взять его, хищную лапу. Нельзя. Сегодня горящие блестки не будут лежать под елкой в вате. Там – миллион смертоносных осок, ужалят, а раненым ваты не хватит… Глупые речь заводят: чтоб дед пришел, чтоб игрушек ворох. Деда нет. Дед на заводе. Завод? Это тот, кто делает порох». Очень сильные антивоенные стихи – только вот папа-то почему не на фронте? А тем временем – примерно тогда же – святейший Синод вспомнил о немецком происхождении елки и попросил царя ее вообще запретить. И царь вроде бы такой указ издал – только вот самому царю уже царствовать оставалось всего ничего, а там и Синоду не поздоровилось.

Владимир Ильич Ленин советской пропагандой сам был представлен чем-то вроде рождественского дедушки и кулича впридачу. Каковым он, естественно, никогда не был. Но к елке грозный революционный вождь относился положительно. Особенно на закате дней, когда Ильич пытался излечиться от инсульта, в его загородной резиденции в Горках елка для детей устраивалась. Запретили елку и Деда Мороза со Снегурочкой как религиозные предрассудки чуть позже, в конце 1920-х годов. Имя того, что выступил в роли главного гонителя, в истории как-то не сохранилось. Злой Лев Троцкий к тому моменту уже был низвергнут с высот. В общем, гонители спрятались за коллегиальную ответственность.

Зато известно, кто первым предложил елку воскресить: это был Павел Постышев, друг и приближенный Сталина. Впоследствии Хрущев подтвердил, что в декабре 1935 года он ехал со Сталиным, Постышевым и группой товарищей в одном лимузине, и именно там Постышев предложил вернуть детям новогоднюю елку. Сталин не только согласился, но и сохранил за Постышевым авторство: его фамилией была подписана соответствующая статья в «Правде». Сталинская щепетильность выглядит странновато на фоне того факта, что Постышев через пару лет был расстрелян как враг народа. А елка осталась. Это было естественно: ведь елка – очень коллективистский праздник, он позволяет собрать массу детей под одну крону в клубе, и недорого, но эффективно их порадовать. Многие наши пожилые граждане с благодарностью вспоминают, что какие-то варианты елок устраивались и в войну (вот тогда, при всей ненависти к немцам, о германских елочных корнях уж точно никто не вспоминал).

В благополучные советские годы прочно утвердился нехитрый новогодний ритуал. Для детей – детские утренники под настоящее большой елью, обычно не в новгоднюю ночь, а где-нибудь пятого января. Нехитрые подарочки с конфетами, детская самодеятельность. Но основной праздник - семейный. Елочка – маленькая. Шампанское как знаковый напиток под бой курантов, дальше чаще водочка, а в общем - кто во что горазд. Обычно торт и салат оливье. Шампанским надо было запасаться заранее.

Могу вспомнить лишь один раз (но не помню, в каком именно году), когда при советской власти 31 декабря в магазине было шампанское – в центре Москвы. Покупательская публика была этим даже как-то озадачена. Особенно не расхватывали – запаслись все-таки загодя, а это было самое дешевое шампанское, сухое.

Между тем, экологическое мышление, начавшееся в нашей стране с попыток защитить Байкал в начале 1960-х, ближе к 1980-м добралось до елок. В печати (интеллигентской. научно-популярной) раздались первые голоса, что нехорошо все-таки живые деревья пилить на праздник. И появились-таки в продаже первые искусственные елки. К сборной модели полагался флакончик «эликсира с хвойным запахом» (в недолгий период горбачевской антиалкогольной кампании ему могли найти и другое применение).

Кстати! Вопрос о том, пилить елки или нет, не решен до сих пор. Современные экологи парадоксальным образом пришли к выводу, что устоявшееся в наши дни положение, когда новогодние елки в массе своей выращиваются в лесных питомниках – и есть, пожалуй, оптимальное. Пластмассовое древо – это химия, нечего давать химпрому лишние заказы. Но что бы вы думали – вдруг оказалось, что так считают не все. У искусственной елки тоже нашлись поклонники и своя, пусть недолгая, но традиция.

Однако в нынешней России все ее годы существует проблема поактуальней, чем конкуренция дерева и пластика. Неуклюжая попытка выборочного возврата к истокам обнаружила немало парадоксов. Прежде всего – воскресло Рождество. И тут оказалось, что зимний праздник не только «раздваивается» - беда в том, что государство живет по одному календарю, а церковь упорно желает жить по другому. И Новый год выпадет на Рождественский пост.

Для скольких из нас это на самом деле имеет большое значение? Точно неизвестно. Не для большинства – будем прямы. Но тем не менее… Если бы все семьи просто и четко делились бы на верующих и неверующих, больших проблем тоже бы не было. Но жизнь гораздо сложнее. Как отмечать Новый год в тех семьях, где одни из родственников глубоко верующие и соблюдающие , другие - неверующие, или «верующие, но неглубоко, и несоблюдающие», а третьи относятся к нормальный обывателям, которые и сам не знают толком, кто они по убеждениям, а просто хотят, чтобы всем было хорошо?

Единого и ясно выраженного ответа на этот вопрос у церкви, в общем, до сих пор нет. Целый ряд клириков занял позицию жесткую и непримиримую. В интервью один батюшка прямо заявил, что Новый год – это «нелепый пьяный праздник посреди Рождественского поста», что праздновать его он своим прихожанам запрещает. Но зато в новогоднюю ночь двери его храма открыты для всех, кто «не желает бесчинствовать вместе с неверующими родственниками» - идет специальная служба.

Все же церковная иерархия как-то выработала более примирительный подход. Наиболее официальные спикеры Патриархии в последние годы деликатно разъясняют, что добрый христианин вполне может со своей семьей пригубить немножко легкого вина и умеренно порадоваться. Чуть-чуть – до Рождества.

Но это еще далеко не вся проблема. Наша страна, к счастью, доросла до рождественских каникул. И наша элита – голосами парламентского корпуса, ничтоже сумняшеся, установила каникулы «по европейскому образцу». Российская элита четко заявила, что желает кататься на горных лыжах со всей Европой. А кто-то - и купаться в Южном полушарии вместе с элитой общемировой. Что же до тех принципиальных верующих, у кого каникулы выпадают на конец Рождественского поста (и до тех членов их семей, что вынуждены все это терпеть), то это их глубоко личное дело.

Лишь в самые последние годы та простая мысль, что с учетом нашего климата, большинству из нас нужнее не январские каникулы, а майские, начала пробивать себе дорогу. И в наступающем году у нас будет несколько выходных в начале мая. Только вот беда: в будущем году православная пасха 5 мая! И вот, опять двадцать пять - майские каникулы выпадают на самые великопостные дни…

Для потребительского же большинства, сложившийся порядок имеет свои ощутимые достоинства. Праздновать можно не один раз, а все четыре: католическое Рождество – Новый год – православное Рождество – и старый Новый год, который тоже никто не отменял. Что многие с успехом и проделывают. Шампанское в наши дни доступно всем, салат оливье – тем более.

Леонид Смирнов