Соединительная ткань (фото)

Валерий Гергиев настойчиво призывает не судить о новом здании Мариинского театра скоропалительно, отложить вердикты хотя бы на год, дать ему и всем артистам возможность обжиться, наполнить пространство энергией и художественным смыслом, надышать его. Само открытие второй сцены 2 мая доказало правоту маэстро.

Все желающие посмотрели телетрансляцию, а репортеры оперативно описали то, чего не сняли камеры, так что не буду рассказывать, какие VIP и селебрити собрались, как президент Владимир Путин расцеловался с Майей Плисецкой (ее и Родиона Щедрина посадили рядом с ним в 20-м, кажется, ряду партера) и как Валерий Гергиев уступил пульт Пласидо Доминго, отправившись прямо через оркестр на сцену, чтобы расцеловаться с Анной Нетребко. Лучше поделюсь кое-какими впечатлениями и соображениями, имеющими ту лишь (небольшую) ценность, что всяк видит по-своему, и полная картина складывается из пикселей каждого индивидуального взгляда.

Тем более — у меня и некоторый опыт образовался: был на акустическом тесте 16 апреля, после которого Валерий Валерий Гергиев устроил импровизированную экскурсию по зданию (не скрывая прямо-таки отеческой гордости: Мороз-воевода дозором обходит владенья свои). Потом 30-го — как всегда в последний момент все домывали и докрашивали перед 1 мая, когда прошла публичная генеральная репетиция гала-концерта. И наконец открытие. "Росбалт" писал уже, что здание театра — прежде всего оболочка для театрального искусства. Которое от других искусств отличается зыбкостью, эфемерностью: включишь свет — волшебный мир, выключишь — крашеная фанера. Вот и сейчас свидетельствую: одно дело пустой зал, пусть и с хорошей акустикой и отличной видимостью отовсюду, другое — когда все его доверху заполняет матовый и сверкающий одновременно дивный голос Ольги Бородиной (она пела знаменитую арию Далилы Mon coeur s’ouvre a ta voix, в которой ей нет равных), или когда воздух почти искрит от бешеного драйва Дианы Вишневой (балерина вышла в Хабанере из «Кармен-сюиты»).

Надо сказать, огромные пространства и зала, и сценической коробки спроектированы гармонично, человекоразмерно: ты не чувствуешь себя муравьем, и артисты не теряются — например, Бородина, известная гонительница всяких режиссерских изысков, предстала в одиночестве на пустой сцене, но ее голоса и харизмы было совершенно достаточно.

В остальной программе изыски были. Режиссер Василий Бархатов протянул, как принято говорить, красной нитью любимую мысль художественного руководителя-директора: новая сцена должна стать центром притяжения молодежи, дабы не прервалась преемственность поколений артистов и зрителей. Художник Зиновий Марголин выстроил макет зала исторического здания театра: ярусы с достославной голубой бархатной обивкой барьеров лож смотрелись в новый зал, как в зеркало. В ложах поместился поначалу детский хор, потом Ильдар Абдразаков обратил хрестоматийную арию дона Базилио из «Севильского цирюльника» о клевете в поучение трем пацанам из хора. Ульяна Лопаткина танцевала известный номер Ноймайера «Павлова и Чекетти», где педагог дает урок балерине, тут на сцену прокрались дети из младших классов Академии русского балета, принялись жадно подглядывать — то бишь балерина на излете карьеры (Лопаткиной в октябре стукнет 40) как бы передает эстафету. Мысль довольно прямолинейная, но жанр гала-концерта ведь и не предполагает интеллектуальной изощренности.

Сценография тоже всячески подчеркивала связь времен (одновременно, разумеется, демонстрируя технические возможности). Наплывали компьютерные задники с эскизами к спектаклям императорского Мариинского театра и к «Весне священной» Нижинского (фрагмент из нее плавно перешел в кусок из версии Саши Вальц, которую к столетию «Весны» она ставит в Мариинке - премьера 13 мая), гравюрами с видами старого Петербурга и т.п.

Кстати, эта же идея утверждается и, так сказать, на постоянной основе: в фойе в витринах выставлены эскизы, костюмы, бутафория из легендарных опер и балетов, шедших на сцене Мариинского театра. Валерий Гергиев, вдохновленный успехом детских абонементов Концертного зала, собирается продолжать этот опыт в камерных зальчиках нового здания. Конечно, детям будет любопытно разглядывать чешуйчатый наряд Лоэнгрина и элегантное платье феи Сирени. Но есть все основания полагать, что им вообще в этих пространствах будет хорошо. Пока террасы на крыше закрыты, мне туда довелось попасть вместе с группой канадских документалистов, так вот, доложу вам, это — одно из лучших мест в городе. Оттуда, как в гоголевской «Страшной мести», «видимо далеко во все концы света», изумительная панорама сравнима с той, что открывается с колоннады Исаакиевского собора. Можно представить, как прекрасно там будет во время белых ночей.

Это вообще один из бонусов нового здания: оно работает с городом по принципу contemporary art, которое, как известно, предлагает свежий взгляд на знакомое, заключает его в рамку и говорит: «Смотри!». Всю жизнь мы смотрели на Театральную площадь, Крюков канал, Никольский собор — но я, например, не предполагал, что в определенном ракурсе Никольский оказывается на одной линии с Троицким, так, что колокольня Чевакинского кажется принадлежащей стасовскому синекупольному собору. Новый ракурс подарило одно из громадных окон фойе Мариинки-2. Могу только завидовать малышне, которая теперь будут открывать Петербург с этой точки сызмала, а не к старости.

Перед началом гала-концерта у входа, в толпе разряженных гостей (из них, кажется, две трети составляли иностранцы), стояла женщина с плакатом «Герой труда, снеси сарай или верни звезду» (накануне Гергиев получил свежевосстановленное звание «Герой труда»). Вид этой женщины заставил в очередной раз задуматься — а судьи кто? Глядя на street talk — на синхроны устроивших обструкцию новому зданию горожан, которые радостно принялись снимать всяческие телеканалы, трудно удержаться от вопроса: вы в зеркало-то себя видели? Люди, которые так выглядят, так одеваются, так обставляют свои квартиры, вызывают сомнение в их праве выносить эстетические суждения, в способности отличать прекрасное от безобразного. В том, что они — инстанция вкуса. Другое дело — мещанский вкус всегда будет доминирующим. На обложках всех путеводителей по Петербургу красуется Спас-на-Крови, нелепое, вульгарное, к тому же дурных пропорций сооружение Парланда — туристическую привлекательность определяют представления обывателей о красоте. С этим ничего не поделать.

Остается надеяться, что город, как живой организм, постепенно интегрирует в себя новое здание Мариинского театра, что оно как бы обрастет соединительной тканью, швы зарубцуются. И, главное, повторю вслед за Гергиевым, его согреет и оживит взаимодействие людей друг с другом и с пространством. Кстати, соединительные ткани — не только жилы и хрящи, но и кровь.

Дмитрий Циликин