Путин, де Голль и студенческие бунты

Минувшая весна не принесла России никаких радикальных перемен. Оппозиция не смогла повторить «подвиг Болотной» - в том числе и потому, что к протестному движению не удалось подключить молодежь.

45 лет назад во Франции студенческие волнения изменили очень многое (и, к слову, далеко не только в этой стране).

В конце 1967 года в университете Париж X – Нантер образовалась группа студентов под названием «анграже», недовольная жесткими университетскими уставами. Когда число «бешеных» стало расти, в Нантер нагрянула полиция. Но студенты не унимались. 3 мая 1968 года студенческие волнения охватили Сорбонну. А к концу месяца бурлила уже вся страна. 13 мая, воодушевившись примером молодежи, профсоюзы призвали к масштабной забастовке, добиваясь улучшений условий труда и повышения зарплат. Студенты и рабочие выступили вместе. Через год Шарль де Голль подал в отставку.

А ведь, с точки зрения «рядового обывателя», что называется, «ничто не предвещало». В тот момент деголлевская Франция была своего рода воплощением мечты о стабильности. Социально-экономическим успехам французов, да и европейцев в целом, позавидовали бы в ту пору многие.

В то же время, рабочие чувствовали по уровню своих зарплат, что об их потребностях власти забывают. Студенты оказались в крайне уязвимом положении, когда правительство на фоне растущей безработицы стало обсуждать вопрос об ужесточении правил приема в университеты. Поэтому, несмотря государственную пропаганду, авторитет де Голля неуклонно падал — президент все больше обретал черты авторитарного правителя. «Стабильность» вместе со своим архитектором начала надоедать очень многим – прежде всего, молодым.

Казалось бы, между самоощущением российской молодежи сегодня и французской тогда есть много общего: коллективная усталость и раздражение от стагнации, острая жажда перемен… Почему же в тот год французы взбунтовались, а россияне сейчас не хотят? Тем более, что стабильность де Голля была куда более разумной и полезной для страны, чем стабильность Путина.

Де Голль стремился к отходу от политики империализма и к решительной деколонизации. Напомню, что по окончании Второй мировой Франция сразу же начала Первую Индокитайскую войну, а едва окончив ее и уйдя в 1954 году из Юго-Восточной Азии, тут же ввязалась в войну за удержание Алжира. В 1962 году де Голль понял ошибку, вывел войска из Алжира и старался больше не ввязываться в международные конфликты.

В отличие от Франции де Голля, Россия Ельцина-Путина совершенно не учла ошибок эпохи холодной войны, апофеозом которой стал Афганистан, и недолго думая, развязала две кровопролитнейших чеченских кампании. В целом политика Путина, в отличие от де-голлевской, направлена на бесконечное инициирование все новых внешне- и внутриполитических конфликтов.

Сравнение в области экономики – также не в пользу российской власти. Вроде бы, и Шарль де Голль, и Владимир Путин смогли спасти свои страны от финансового краха. Но следует учесть, что Франция в итоге пошла интенсивным путем экономического развития, а Россия – экстенсивным, то есть, тупиковым.

Так почему же Франция в итоге восстала, а Россия – нет?

Думаю, одна из важнейших причин в том, что путинская стабильность, в отличие о деголлевской, по-прежнему кажется очень многим россиянам меньшим злом по сравнению с теми угрозами, которые «неминуемо обрушатся» на страну, если Путин уйдет. В этом всеобщем страхе мы можем увидеть и явный успех государственной пропаганды, и явный провал оппозиционной идеологии (а точнее, ее отсутствие). Когда тебя убеждают, что все вокруг плохо, что мир оккупировали «террористы» и «капиталисты», стабильность любой ценой начинает казаться единственным спасением.

Другая причина, полагаю, состоит в том, что, в отличие от французов, россияне привыкли к ужасному положению экономики, и потому сами по себе хозяйственные проблемы их по-настоящему не возмущают. Во Франции послевоенное «славное тридцатилетие» было внезапно нарушено внеплановым кризисом конца 1960-х. В России же пресловутые «тучные нулевые», во-первых, были не столь продолжительными, во-вторых, учитывая бешеный коррупционный взлет, не могут быть названы славными, а в-третьих, пролились золотым дождем далеко не на большую часть россиян. Вот почему резкое и внезапное ухудшение экономики в 1968 году вызвало бунтарские настроения сразу у очень многих французов, а нынешний экономический спад в России спровоцировал лишь глухой ропот.

Наконец, третьей причиной, притом очень важной, стало то, что во Франции, в отличие от России, тогда была реальная оппозиция - умеренные правоцентристы, радикальные гошисты. После майских событий де Голль столкнулся с несогласием даже Жоржа Помпиду - своего негласного преемника. Есть ли в России сегодня оппозиция? Конечно. Но способна ли она доказать народу свое превосходство и одолеть правящий режим на выборах? Нет.

Почему же в России не бунтует хотя бы молодежь, если уж остальные социальные группы так инертны? Дело в том, что у нас нет своих «парней 68-го». Французские студенты верили, что их дело правое, что свобода должна быть завоевана, что их никто не остановит. Они хотели быть хозяевами будущего — и с улыбкой шли на баррикады. Это было опьяняющее чувство борьбы с консервативной несправедливостью.

Мы тоже хотим свой «красный май». Но… не можем.

Почему?

Во-первых, молодежь запугана. Сегодня нам грозят многим: увечьями от омоновских дубинок, отчислениями, бедностью, тюрьмой и даже смертью. У нас могут отобрать самое главное - наше личное будущее. Мы все живем в своем маленьком мирке, и мало кто готов променять его на призрачное светлое будущее всей страны. Мы не бунтуем из-за угрозы потерять все, что любим, ради вещей, которые не являются жизненно необходимыми. Именно поэтому мы сейчас не наблюдаем действительно масштабных митингов и шествий. Хотя французы решились, рискнули всем - и победили.

Во-вторых, параллельно нас переманивают в другой лагерь, обещая карьерный рост, деньги и власть. И хочется согласиться, да совесть не позволяет.

В-третьих, мы не организованы, нас некому вести. Ни нынешние лидеры протеста, ни студенческие профсоюзы доверия не вызывают.

В-четвертых, у нас нет «культуры бунта». Я уверен, что каждый молодой человек в своей жизни должен посмотреть два фильма на тему свободы – «Общество мертвых поэтов» Питера Уира и «Мечтатели» Бернардо Бертолуччи. Первый показывает, где свобода начинается, второй – где она заканчивается. Сначала мы видим молодых учеников престижной академии, которые, благодаря учителю, узнают о своих правах и возможностях. Но старая система их сдерживает, пытается убрать «неправильного» учителя, молодежь встает на его защиту, и это приводит к трагедии. Второй фильм показывает, как трое молодых людей посреди волнующегося Парижа ведут себя на фоне беспорядков и отсутствия правил. Здесь зритель должен понять, что можно хотеть свободы, но нельзя забывать о морали, что важно помнить, что свобода не должна превратиться в хаос. Таким образом, в «Обществе…» мы учимся вере в свои силы, в «Мечтателях» - чувству меры и ответственности за свою свободу. А чему современная российская молодежь может научиться, смотря современное российское кино? Идея бунтарства и свободы ушла из искусства и литературы, перестала в них пульсировать.

В итоге молодежь сидит и не рыпается. Если же вдруг мы внутренне освободимся и выйдем, нас тут же назовут революционерами. Но мы - не революционеры, как не были ими и молодые французы в 1968 года. Мы - бунтовщики. Мы не хотим власти, мы хотим справедливости!

Иван Травин, студент СПбГУ