"Трансформация явлений во внезапно красивые"

"Росбалт" продолжает проект "Петербургский авангард", посвященный горожанам, которые находятся впереди, в авангарде культуры и искусства. В этот топ-список уже попали яркие деятели арт-сцены Петербурга, чьи достижения выходят за рамки города, часто находя признание в Европе, минуя всероссийскую известность.

Новый герой "Росбалта" – молодой художник Катя Флоренская, заявившая о себе в последние три-четыре года несколькими яркими выставками и проектами. А главное, продемонстрировавшей всему художественному сообществу, что можно работать интересно, дерзко и талантливо, не нарушая традиций и не сбрасывая никаких классиков с корабля современности…

И, конечно, ни для кого не секрет, что Катя – дочь известных петербургских художников Ольги и Александра Флоренских.

– Катя, не скрою, что я слежу за вашим творчеством. Каждой своей выставкой вы не перестаёте меня изумлять. Кстати говоря, вы удивили многих в Петербурге, когда представили в галерее «Борей» свой проект под названием «Информация». На мой взгляд, это была одна из первых и удачных попыток эстетизации виртуального пространства. Мне кажется, что если когда-нибудь будет создан музей Интернета, то ваши работы займут в нём достойное место. Что подвигло вас «воспеть» Интернет?

– Картины про Интернет были нарисованы как органичное продолжение интересовавшей меня тогда темы.

– Какой темы, если не секрет?

– Трансформация в общем-то раздражающих меня и кажущихся некрасивыми явлений во внезапно красивые как в собственном сознании, так и в картинах.

– Ого! Если судить по бореевской выставке, то вам это удалось. Мне же, как дотошному зрителю, хочется узнать, как у художника рождается тот или иной замысел. Вот вы недавно побывали в Техническом музее Праги. Какие-то из экспонатов (мотоциклы, планеры) вас восхитили, и вы их даже зарисовали. Эти рисунки интересны сами по себе, но в будущем они ведь могут преобразоваться в какой-нибудь проект?

– Да, у меня есть желание сделать что-то ещё на эту тему. Может быть, проиллюстрировать какую-нибудь книгу.

– Я заметил, что вас привлекают всякие хитрые и сложные механизмы. Откуда это идёт?

– Вообще-то, насколько я понимаю, восприятие «сложного и хитрого механизма» как достойного эстетического объекта оформилось ещё в эпоху барокко. А начало было положено гораздо раньше, ещё Леонардо да Винчи. И Джованни Фонтаной. Не тем, который построил Меншиковский дворец, а тем, который проектировал всякие машины в Падуе.

– А лично у вас с чего всё началось?

– Мне сложно объяснить, откуда у меня идёт такое отношение к машинам. Могу сказать только, что присутствует оно давно. И началось, вероятно, с детского увлечения кораблями. Больше всего, конечно, мне нравятся механизмы, плавающие и летающие, а также те, в которых присутствует много сложных систем и элементов, не скрытых стыдливо под кожухом минималистического дизайна, а гордо выставленных напоказ.

– То есть технические внутренности (втулки, колёсики, моторы, карданные валы) должны быть видны?

– В этом смысле машины XIX и конца-начала XX века сильно выигрывают. Конечно, современная красная пожарная машина – это тоже красиво и функционально, но она не идёт ни в какое сравнение с паровой пожарной машиной XIX века.

– Это прямо некое художественное кредо. Расшифруйте его, пожалуйста.

– Чем ближе технический объект к современности, тем больше его шансы перейти для меня из категории вещей красивых безусловно в ту же категорию, что и Интернет. То есть вещей, которые требуют переосмысления и работы над ними.

– Может, из стремления к совершенству вы и любите работать сериями? На ту или иную тему вы, как правило, создаёте несколько вариантов. Почему? Серийность помогает чётче проявить ту или иную мысль?

– Да, когда у меня возникает идея, мне часто не хватает одной картины. Хочется сделать много, пока не надоест. Да и темы у меня всегда такие - тяготеющие к множеству и списку, имеющие смысл при сравнении - коллекции марок и спичечных этикеток, книги, птицы, духовные лидеры.

– Проект «Духовные лидеры» заинтересовал многих и вызвал даже некое брожение в умах. Вы представили жизнь и деятельность нескольких известных людей прошлого и настоящего в виде лубочных картинок. Среди этих лидеров, например, Вовока, подвигший индейцев ис​полнять Пляску духов; Александр Невзоров, руководитель конной школы Nevzorov Haute Ecole, а также японский писатель Юкио Мисима, создатель Общества Щита. Все фигуры неоднозначные. Но вы их объединили в единый цикл. Как так получилось?

– Мне нужно было собрать такой «пантеон» людей, которые основали своё собственное учение или движение, при этом жили более или менее недавно и провели насыщенную жизнь, про которую было бы интересно рисовать картину. При этом учения этих людей должны были быть или хотя бы начинаться не как политические, а как духовные или религиозные.

– Из этого вовсе не следует, что все эти люди вам симпатичны?

– Я отношусь к ним очень по-разному, но в данном случае они у меня уравнены в правах. Про каждого рассказано с точки зрения аналогичной точке зрения честного и доверчивого последователя - без издевательства, с полным доверием к любой информации, заявленной духовным лидером о самом себе.

– Когда я изучал в галерее «Навикула артис» ваш цикл «Духовные лидеры», то пришёл к выводу, что во всём этом проекте последнее слово остаётся за художником, то есть за вами. Именно художник подводит окончательный итог деятельности того или иного духовного лидера. Не страшно ли было вам ставить все точки над i?

– Надо сказать, что там, где речь у меня (на момент создания проекта) идёт о героях ещё живых, их истории завершены неким триумфом. Там, где речь об уже умерших, рассказано об их смерти и нарисована могила (если она была).

– Как реагировали зрители на ваш проект?

– На открытии выставки одна женщина спросила меня, не чувствую ли я эманации (или что-то в этом духе) вследствие изображения на картинах таких серьёзных сил. Нет, отвечаю, эманаций я не ощущаю.

– Почему?

– Наверно, потому что мне удалось в этой местами и вправду забавной теме не скатиться в насмешку или кривляние. Как мне кажется, духовным лидерам не в чем меня упрекнуть. Кроме, возможно, каких-то фактических ошибок, взятых мной из ненадёжных источников. Так что совесть моя чиста.

– От духовных лидеров переходим к более простым и более земным вещам. Вы создали серию картин о барахолке в Тбилиси и выставляли ее здесь, в Петербурге. Чем вас привлекла именно грузинская барахолка?

– Привлекла конкретно двумя вещами. Первое: это была ближайшая ко мне барахолка на момент, когда возникла идея проекта. Второе: на ней попадаются грузинские надписи, а они красивые.

– А сами старые вещи чем-то вас привлекают?

– Я не могу сказать, что меня привлекают старые и бросовые вещи вообще. Но у меня есть героическая склонность периодически «обижаться» за какой-нибудь презираемый всеми предмет или материал, и доказывать себе и окружающим, что он хорош.

– Многие художники, особенно актуальные, к форме своих произведений относятся с некоторой прохладцей. Вы же в каждой вещи добиваетесь определённого качества. Кто вас приучил работать качественно?

– Думаю, что родители. Они всегда работают качественно и подходят ко всему крайне основательно. Я в сравнении с ними человек крайне безответственный.

– Является ли качество вещи критерием её художественности? Говоря другими словами, то, что плохо сделано, не стоит вообще включать в художественный процесс?

– Я не очень улавливаю, в каком значении понимать «плохо сделано» – «недоделано» или «доделано, но некрасиво». Но в любом случае не стоит.

– Какую роль играет Петербург в вашей жизни и в творчестве? Что он для вас значит? Есть у вас любимые места в городе?

– Я тут живу. Здесь в основном выставляются мои картины. Что я могу сказать про Питер так, чтобы не произнести пошлость? Венецианского художника такие вопросы тоже должны ставить в тупик. Не может же он сказать правду, что Венеция очень ему нравится, потому что она очень красивая и что его любимое место – площадь Сан-Марко. Моё любимое место в Питере – балкон. На самом деле. По крайней мере, летом.

– Какие плюсы есть, на ваш взгляд, у Петербурга?

– Всем плюсам, про которые я могу сказать, уже сто раз перемыты кости. По сравнению с Москвой тут тихо. И вроде как не нужно прогрызать себе норку каждую секунду, а только периодически (по крайней мере, так думает большинство питерцев). По сравнению с другими городами страны – тут есть почти тот же спектр всех мыслимых наслаждений, как и в Москве, а иногда и получше.

– А минусы?

– Снег и лёд плохо убирают.

– Один из ваших последних проектов носит название «Филателия». Он выставлялся в музее связи имени Александра Попова. У вас к наземной почте какое-то особое уважение?

– Не только уважение, но и пылкая любовь. Делать этот проект было огромным удовольствием.

– Каждая из ваших выставленных картин в музее связи – это, по сути, большая марка. Или даже несколько. Скажем, смотрю я на картину Бартоломе Эстебана Мурильо «Мальчик с собакой» и понимаю, что это не картина вовсе, а четыре большие марки с зубчиками… Лично вы какой-то особый смысл вкладываете в эти марки?

– На все вопросы про смысл хочется ответить в стиле какого-нибудь «мультипликационного дурачка».

– Это хороший прием, можете ответить именно так!

– «Ну, во-первых, мне нравятся марки. Во-вторых, мне нравится картина Мурильо. В-третьих, я люблю рисовать картины. И вот я думаю – а не нарисовать ли мне картину про марки с картиной Мурильо? А потом думаю, зачем делать одну, можно на большом холсте сделать сразу четыре, и будет в четыре раза лучше».

- Смешно и… очень убедительно…

- То есть про смысл (в результате) ничего и не скажешь. Потому что лежит он на поверхности. Его даже и нет особо. Можно назвать смыслом простое желание художника нарисовать то, что он любит? Это такая игра, когда есть картины про реально существующие марки вперемешку с такими, которых никогда не было. И при этом это картины про красивые объекты с красивыми объектами.

– Я это прекрасно понимаю, но иногда, глядя на марки-картины, трудно сдержать улыбку. Вот, например, ваш «Портрет Ивана Шишкина на охоте» (по мотивам произведения Ивана Крамского). Этот же не один Шишкин, а девять. Мне уже смешно…

– Очень было приятно рисовать сразу девять Шишкиных. Обычно есть сомнения, изобразить какую-то деталь вот так или чуть-чуть иначе. А тут можно себе позволить все варианты.

– Получается, что юмор (и даже абсурд) вы тоже каким-то образом включаете в свои произведения?

– Они там, конечно, есть, но намеренных «кавычек» я обычно не ставлю, даже если лично мне что-то из этого кажется абсурдным и смешным. Мои картины, на самом деле, гораздо более искренние, чем может показаться.

– В детстве, наверное, Даниилом Хармсом увлекались? И сейчас его любите?

– Кто же его не любит!?

– Чуть-чуть о делах житейских. Если не секрет, чему вас научили ваши родители? Чем вы им обязаны?

– Ну, в общем-то, практически всему и научили. «Работать и думать».

– А если приходится спорить с родителями, то каким образом вы отстаиваете свою позицию?

– Смотря о чём спор. Чаще всего стараюсь убедить в своей правоте разными доводами, как все нормальные люди. Вот, например, папа был сначала очень против моей идеи рисовать картину про Невзорова. А потом передумал.

– Значит, ваша взяла?

– А я ни с кем не соревнуюсь и не тягаюсь. Конечно, хорошо получать от учителей дельные советы. Но иногда, если совет тебя не переубедил, нужно просто делать то, что считаешь нужным.

Расспрашивал Михаил Кузьмин