Был ли Сталин коммунистом?

За рамками споров вокруг недавнего байк-шоу в Волгограде, которое стало еще одним этапом виртуальной сталинизации российского общества, осталась одна очень симптоматичная фраза, произнесенная лидером клуба «Ночные волки» Хирургом (Александром Залдостановым). В интервью телеканалу «Дождь» он сказал: «Моя мама не любила коммунистов, но любила Сталина. У меня дома стояла фотография Сталина. На вопрос, как же, говорят про него то и се, она отвечала: брешут. Это у меня осталось в голове».

С одной стороны, спасибо Хирургу за то, что очень четко показал истоки своих взглядов. С другой, простодушные слова «мама не любила коммунистов, но любила Сталина», говорят о многом.

Во-первых, под этой формулой вполне может подписаться и приятель Хирурга Владимир Путин. Во-вторых, слова мамы Хирурга замечательно иллюстрируют как состояние умов в позднесоветском обществе, так и характер самого этого общества.

Формула «не люблю коммунистов, но люблю Сталина» была очень распространена среди обычных советских граждан в 1970-1980 годы, еще задолго до Перестройки. Нечто подобное, в том или ином варианте, мне приходилось слышать в то время от самых разных людей. Как правило, это были те, кого принято называть «простыми рабочими». То есть, в определенной мере, это и был пресловутый глас народа.

У интеллигенции на этот счет все было несколько сложнее. Ее представители обычно не любили ни коммунистов, ни Сталина. Причем большая часть интеллигенции не любила Сталина именно потому, что считала его коммунистом, а меньшая (ничтожные остатки старой левой интеллигенции) не любила Сталина по той причине, что настоящим коммунистом его как раз не считала.

На самом деле в той каше политических и идеологических предпочтений, которая имеется в голове у Хирурга и у многих нынешних россиян, есть своя логика.

Сталин воспринимается и воспринимался ими и их родителями, бабушками и дедушками, не только как великий падишах, император, богоподобный небожитель, но и, на интуитивном уровне, как некоммунистическое начало в казарменном коммунизме, окружавшем их в повседневной жизни.

То положительное, что было в системе сталинского социализма, народ связывал с вождем, а все плохое с врагами — внешними и внутренними.

Но если народ на эмоциональном уровне отделял коммунистов от Сталина, то, возможно, Сталин действительно не был коммунистом? А если Сталин не коммунист (по сути, а не по партийной принадлежности), то тогда что за строй был создан в СССР Сталиным и его последователями?

Симпатии к Сталину в советском обществе, культивируемые сегодня окружением Путина, объяснялись во многом тем, что само это общество, особенно в 1960-1980-е годы было уже в значительной степени буржуазным.

Это было переломное время, когда экономика и социальная сфера продолжали оставаться в основном государственными, но тяга к «красивой жизни», а вместе с ней первые ростки частной инициативы, пробивались через государственный бетон словно трава.

Система ценностей советских людей также во многом уже была не вполне советской. Энтузиазм и аскетизм великих строек первых пятилеток сменило то же, что и на буржуазном Западе, стремление к индивидуальному успеху, большим деньгам, карьере, элементарному бытовому комфорту, в конце концов.

Рецепт преобразования общества, который был на устах большей части советской интеллигенции 1960-1980 годов, теперь не просто опробован в России и других республиках бывшего Союза, а воплощен почти в мельчайших деталях.

Максимальный простор для частной инициативы, минимальное государственное регулирование экономики, освобождение государства от «несвойственных» ему социальных функций — разве не об этом трубили разнообразные прожекторы перестройки в конце 1980-х — начале 1990-х? И разве не наблюдаем мы это во всех странах, перешедших от старого сталинского социализма к капитализму?

«Вроде все сделали правильно, а счастья нет», - с грустной улыбкой констатировал через 12 лет российских реформ их «отец» Егор Гайдар. А как тогда, четверть века назад, все казалось просто — «сделаем все как у них» и придумывать ничего не надо! И все будет прекрасно!

Сделали, но все оказалось не столь прекрасно, как ожидалось. В том числе, и в самих странах образцово-показательного капитализма.

Мировой кризис 2008 года заставил задуматься многих, но перед ожидаемым экономическим штормом 2018 года та рецессия может показаться детскими игрушками. Китай, ставший тогда амортизатором и локомотивом выхода из кризиса, через десять лет такой роли уже не сыграет. По той причине, что закончилось его главное конкурентное преимущество — дешевая рабочая сила. Накопившихся же в Поднебесной противоречий хватит для того, чтобы выступить уже не в роли мирового стабилизатора, а в роли детонатора взрыва всей существующей мировой экономической системы.

Выход, который пытается сейчас найти Путин, - в полузакрытии страны, в акценте на развитие внутреннего рынка, на самом деле ошибочен, потому что капитал в принципе не может существовать во внутренних границах. Да, по большому счету никто и не собирается их для него закрывать. В этом смысле, очень показательна недавняя беседа Путина с шахтерами в Кемерово, где он тактично дал понять, что какого-то особого усиления влияния государства на рыночные процессы не предвидится.

Понятно, что постановка вопроса «сохранение рынка или отказ от него» уже неактуальна, это противопоставление - пройденный этап. Однако усиление общественного начала в экономике неизбежно. Наиболее принципиальный вопрос - как и в каких формах оно произойдет.

В обозримом будущем общество будет вынуждено вторгнуться в сферу производства и распределения, иначе под вопросом само выживание человечества, как биологического вида. Мы не можем и дальше, в угоду кучке миллиардеров, позволять отравлять воду и воздух Земли, производить продукты непонятного происхождения и с непонятными последствиями для поглощающих их миллиардов людей.

Шесть миллиардов бедных, нависающих над одним миллиардом относительно благополучных и кучкой богатых — это ведь тоже противоречие, нерешаемое в рамках нынешней системы.

Вот тут-то человечеству, хочет оно того или нет, придется обернуться к грандиозному советскому опыту, для того, чтобы понять, что оно может или даже должно взять из него в будущее, а что отбросить навсегда как ужасное и бесчеловечное.

Как тогда поступим с советским наследством? Как в стихотворении Владимира Маяковского: «Нами оставляются от старого мира только папиросы «Ира»»? Или мы возьмем из советского прошлого в будущее что-то более существенное в виде, например, бесплатного и качественного образования и медицины, разумной социальной системы? Главное не брать то, на что у нас все еще здоровая аллергия — деспотическую неподконтрольную обществу власть.

Александр Желенин

Перейти на страницу автора