Эдуард Шеварднадзе и судьба Донбасса

Кончина Эдуарда Шеварднадзе – министра иностранных дел перестроечного СССР и одного из наиболее близких соратников Михаила Горбачева – не вызвала широкого обсуждения в прессе. Нынешние общественные настроения, ориентированные на конфронтацию, совершенно не соответствуют тому духу примирения, который Шеварднадзе пытался вносить в международную политику. А потому получается что-то вроде "о мертвых либо хорошо, либо ничего".

На самом деле сейчас – самое время говорить о внешнеполитическом курсе перестроечных времен, поскольку именно на его фоне можно лучше понять странную, непоследовательную политику, осуществляемую ныне на Украине Россией, то присоединяющей Крым, то игнорирующей отчаянные призывы о помощи со стороны ополченцев Донбасса.

Деятели перестроечных времен принадлежали к поколению шестидесятников, для которых многое значили ценности как таковые. И политику свою они строили на ценностной основе. Для одних принципиально важным было сохранение социализма как общественного строя, несмотря на тот экономический кризис, которым закончилось его существование. Для других на первый план выходило обновление социализма в соответствии с ленинскими принципами, хотя не было никаких оснований полагать, что эти принципы вытащат нас из пропасти, в которую падала страна. Ну а третьи обращали ключевое внимание на доминирование общечеловеческих ценностей, сближающих нас со всеми народами мира вне зависимости от того, какой «изм» у них доминирует.

Шеварднадзе по долгу службы (а, скорее всего, и по зову души) относился к третьей категории. То, что они с Горбачевым строили политику, исходя из приоритета общечеловеческих ценностей, отражало взгляд на мир, характерный для их поколения. Конкретные сиюминутные интересы отходили у советских лидеров времен Перестройки на задний план, поскольку они верили в то, что фундаментальная общность интересов СССР, США и европейских стран является лучшей основой для долговременной стратегии. Ради решения стратегических задач, полагали они, мы должны подружиться и научиться понимать соседа, а не торговаться с ним за каждый доллар доходов или клочок земли, находящийся под нашим контролем.

Сегодня в России доминирует поколение семидесятников, которое торгуется непрерывно. За каждый нефтедоллар контракта и за каждую страну, которую российское руководство желает включить в Таможенный союз. Деньги и власть представляют для этого поколения стратегическую ценность, тогда как вчерашние глобальные ценности, такие как мирное сосуществование, гуманизм или патриотизм, дозированно отпускаются широким массам с телеэкрана в обмен на демонстрируемую этими массами любовь к правителям.

Апеллирование к ценностям стало ныне не более чем элементом тактики, условием победы на очередных выборах, тогда как стратегией считается обогащение ради обогащения. Все разговоры о патриотизме, подъеме с колен, укреплении государства, суверенной демократии и тому подобных вещах, в конечном счете, оборачиваются лишь ростом числа российских миллиардеров из списка "Форбса", а также астрономическими зарплатами руководителей государственных корпораций. И это, естественно, не случайность. Прибыли и зарплаты непосредственно вытекают из государственной политики.

Шестидесятнический подход Шеварднадзе имел как плюсы, так и минусы.

О минусах сегодня не говорит только ленивый. Мы вели переговоры с Западом, ориентируясь на ценности, но Запад не забывал своих конкретных интересов. В итоге зона влияния Кремля в мире существенно сократилась. Вчера мы с Америкой выясняли, кто главный в Германии и в Афганистане, тогда как сегодня «делим» Крым и Донбасс.

Формально подобная критика курса, осуществлявшегося Шеварднадзе, верна, однако, по сути дела, Кремль потерял сферу влияния не из-за ценностного подхода во внешней политике, а из-за слабости нашей экономики. Чтобы контролировать половину мира, надо тратить больше половины ВВП на оборону и связанные с ней вещи. Честный российский милитарист должен быть готов в несколько раз сократить размер личного потребления, иначе его упреки в адрес Горбачева и Шеварднадзе – пустая болтовня или пропаганда, рассчитанная на приобретение дешевой популярности.

И самое главное: честный анализ наследия Шеварднадзе должен рассматривать не только минусы, но и плюсы. Теряя политическое влияние ради ориентации на ценностный подход, мы создавали в конце 1980-х базу для привлечения инвестиций. Мы открывались Западу и стремились руководствоваться понятными инвестору правилами игры. Двигаясь по тому же пути, Польша, Чехия, Эстония, Венгрия смогли существенно укрепить свою экономику, не имея ни капли нефти. Россия же, в конечном счете, правила игры пересмотрела. Капиталы теперь от нас бегут, а мы сидим на нефтяной игле, опасаясь падения цен на "черное золото" больше, чем мировой войны. Не вина, а беда Шеварднадзе в том, что проводимая им политика обесценилась сначала из-за ужасных экономических реформ горбачевской эпохи, потом из-за высокой инфляции 1990-х и, наконец, из-за того, что в путинскую эпоху конкретные интересы элиты стали доминировать над ценностями.

Нет сомнения в том, что Путин адекватнее Шеварднадзе оценивает современный Запад и проводимую им политику. Сказались как обретенный за четверть века опыт, так и принципиальное различие во взглядах поколений шестидесятников и семидесятников. Сегодня Кремль не надеется на то, что общность ценностей обернется взаимным уважением и учетом интересов кремлевской верхушки со стороны Белого дома.

Однако рационализм и адекватность современной российской политики оборачиваются проблемами, способными в перспективе, скорее всего, создать для нас гораздо больше проблем, чем тот несколько идеалистический курс, который осуществлял Шеварднадзе.

В присоединении Крыма к России доминировал четкий расчет. Крым породил такую патриотическую волну, которая подняла на невиданную высоту рейтинг Путина в ситуации, когда экономика остановилась, рубль падал и перспективы смотрелись мрачно, как никогда. Кремль получил за Крым именно то, что хотел: возможность управлять нищающей страной так, как будто у нас на дворе по-прежнему благословенные нулевые с беспрецедентным ростом реальных доходов населения.

Но вот незадача: помимо нашего населения патриотическую волну всерьез восприняли еще и жители Донбасса. Они решили, что их присоединят тихо и бескровно, как жителей Крыма. А затем добрые дяди с кошельками поднимут им доходы до среднероссийского уровня. И, руководствуясь этими мотивами, Донецк с Луганском взяли курс на независимость от Украины с последующим присоединением к России, не обратив никакого внимания даже на совет Путина повременить с проведением референдумов.

Совет был правильным, поскольку конкретные интересы Кремля, как мы сейчас видим, не предполагали на юго-востоке осуществления тех же действий, которые предпринимались в Крыму. И ныне мы имеем настоящую гуманитарную катастрофу, грозящую стать самой большой в Европе со времен Второй мировой войны. Кровь, бомбы, разрушения, тысячи беженцев, развал экономики, который в будущем обернется нищетой. Ничего этого не было бы, если бы «блестящая» крымская операция не спровоцировала несчастных наивных людей Донбасса на очень несвоевременное для России самоопределение.

На фоне этого ужаса, который, увы, скорее всего, еще не дошел до предела, невольно хочется вспомнить про ценностный подход Эдуарда Амвросиевича, в котором добро и зло могли, конечно, неправильно интерпретироваться, однако никогда не трансформировались в циничное бабло.

Дмитрий Травин, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге

Перейти на страницу автора