В самом начале восьмидесятых к моим родителям в гости приехала знакомая французская славистка. Тогда у нас уже была более или менее голодуха, все эти фигурные башни из консервов с морской капустой в магазинах, так что она пошла покупать для нас еду в «Березку». Я увязалась за ней. Внутрь меня, разумеется, не пустили, и я помню, как я ждала ее у входа в продуктовую «Березку» на Грузинской — в небольшой толпе зевак, жадно разглядывающих яркие упаковки продуктов, выглядывающие из пакетов выходивших оттуда иностранцев.
Я помню, эта француженка потом сказала маме: «знаешь, у нас такого не могло бы быть. У нас бы такому магазину „для избранных“ все окна бы разбили».
Конечно, тогда события 68-года были еще свежи в памяти, и, конечно, французы не понимали, что такое жить в настоящем полицейском государстве. И, нет, я не защищаю бунт бессмысленный и беспощадный. Я, как и все, его боюсь. Но с другой стороны. Я вижу, что большинство моих друзей в штыки принимает любые проявления действенного гражданского неповиновения. Совершенно на мой взгляд невинная акция на Тверской была многими осуждена, потому что собравшиеся «помешали реконструкторам».
У нас сейчас отнимают и отнимают. И хоть Telegram — это, конечно, очень «узкая» вещь, но при этом правильно сформулировал Дмитрий Навоша: «Главное в блокировке Telegram (и в любых других) — понимать: это не „в России заблокируют Telegram“. Это русских заблокируют еще в одном сервисе». И что вы предлагаете — терпеть, терпеть и терпеть?
Анна Наринская, журналист