Вернувшиеся из пермского ада

В одной из ведущих российских клиник - Институте скорой помощи имени Джанелидзе — сейчас находятся между жизнью и смертью 17 человек, пострадавших в пермском пожаре. Восемнадцатый пациент умер, не успев добраться до спасительной реанимации.

У Светланы Чазовой в реанимации Института скорой помощи лежит 30-летняя дочь Ирина. У девушки 35-процентные ожоги, она находится в состоянии искусственной комы, подключена к аппарату искусственной вентиляции легких.

Светлана прилетела из Перми в понедельник, вторые сутки почти неотрывно просиживает в холле клиники. Сегодня самолетом из Перми прилетел отец Ирины.

«Ире повезло, - серьезно говорит Светлана. - Она не пошла на танцпол, который находился во втором, дальнем от выхода зале, а стояла около стойки бара. Поэтому успела выскочить сама... Ира была в сознании, но на улице ей, видимо, стало плохо, и ее подобрал на своей машине молодой человек по имени Артем. К сожалению, больше ничего о нем не знаю, он только позвонил мне ночью и сказал, что отвез Ирину в больницу, в наш Закамский Ожоговый центр, и что она жива. Спасибо ему большое!»

Помолчав, женщина добавляет: «Знаете, я никогда такого даже представить не могла. У нас очень много знакомых там сгорело: коллеги по работе, только бывших соседей 7 человек... Я была в пермском морге и видела тела погибших. Знаете, как в мультиках чернокожих рисуют... Лица вроде есть, но все черные-черные...»

Ирина Чазова пришла в «Хромую лошадь» просто так, отдохнуть: этот клуб в Перми считается одним из лучших. Ее лучшая подруга была занята в тот вечер, и Ирина пошла со знакомым. С кем — мать не знает, Ирина не успела сообщить. И сейчас никто не знает, где этот друг дочери, жив ли он.

На следующий после трагедии день Светлана прилетела в Питер. Дорогу ей оплатила фирма, где работает Ирина. Фирма петербургская, в Перми находится ее филиал. Буквально неделю назад Ирина была в командировке в северной столице, и вот — снова вернулась, но уже совсем в другом качестве.

Мама Светлана работает библиотекарем в школе, ее зарплата со всеми «халтурами» и надбавками — 9 тысяч рублей. А только билет в одну сторону до Питера стоит 4 тыс. 300... Но о деньгах она сейчас не думает, к тому же, по ее словам, очень хорошо помогают питерские социальные службы. Предлагают все — от жилья рядом с клиникой до бесплатного питания.

Матери разрешают посмотреть на дочь через окошечко, на пару минут. Все 17 пациентов в очень тяжелом состоянии, в коме. Трое из них, как говорят врачи, в «запредельно тяжелом». У одного из них сегодня уже была клиническая смерть. Пока откачали.

У всех — тяжелейшие отравления окисью углерода. Только отравление без учета сопутствуюших травм, ожогов, сепсиса, ожогов дыхательных путей - это уже 15-20% официальной летальной статистики... Плюс каждая из травм — свой серьезный процент летальности.

«Самые критические для ожоговых больных — первые сутки, чтобы пережить шок, и потом через месяц, когда начинается тяжелый сепсис, - говорит директор Института скорой помощи Сергей Багненко. - Лечить мы умеем и сепсис тоже, но вопрос в том, сколько сил в организме у больного останется, справится ли он?»

Врачи не скрывают, что, чем моложе человек, тем больше у него шансов, что организм вытянет, справится. И все равно вопрос жизни и смерти ожоговых больных складывается как по кирпичикам из множества факторов. В том числе, конечно, и качества медицинской помощи.

«Привезти к нам пострадавших - это было самое правильное решение Минздравсоцразвития и МЧС, - считает Сергей Багненко. - Наш институт - один из крупнейших в России. И то он за сутки принимает в среднем 200 человек, 45-50 оперируется тут же, «с колес». Но это повседневная жизнь. А тут к нам поступили сразу два десятка очень тяжелых, и все требуют операций и реанимации, причем очень сложной комбустиологической (ожоговой) реанимации. Если бы не наши НЗ — неприкосновенные запасы медикаментов и расходных материалов, - даже нам бы очень тяжело пришлось. Что уж говорить о Перми? В Челябинске очень мощный Ожоговый центр, и то он смог принять только восьмерых. Москва взяла 60, из них 29 нуждаются в ИВЛ. Петербург принял 28 человек, и из них на ИВЛ — 27».

Врачи говорят, что еще 5-6 лет назад они бы не справились с последствиями таких катастроф, тем более идущих одна за одной, — трагедия «Невского экспресса» и пермский ад.
Еще 10 лет назад на весь Институт скорой помощи был один отечественный аппарат ИВЛ, на котором больной мог держаться всего несколько часов. 5 лет назад здесь появилось уже четыре ИВЛ. А сейчас в институте - больше 30 суперсовременных ИВЛ, на которых пациент может жить неделями. Для ожоговых больных это вопрос жизни и смерти в самом прямом смысле.

Однако, как говорит Сергей Багненко, даже такой мощный институт, как Джанелидзе, вряд ли справился бы с потоком сложных больных, если бы не создаваемый последние 6 лет НЗ — объем медикаментов и расходных материалов на случай ЧС. Он рассчитан на 200 пострадавших с механическими травмами, или на 150 тяжелых отравлений, или на 150 ожоговых больных. Или на 20 очень тяжелых с комплексными травмами. А тут все поступившие — и все с такими тяжелыми травмами, что страшно даже представить. Медики сейчас ни за лекарства, ни за деньги не переживают — пациенты из Перми лечатся из фондов ОМС, как и любые петербуржцы. К тому же премьер-министр сказал не жалеть денег ни на лечение, ни на реабилитацию.

А деньги потребуются огромные. По самым скромным прикидкам курс лечения одного ожогового больного обходится в среднем в миллион рублей. Это только на самое необходимое, не считая психологической и часто даже психиатрической реабилитации.

Врачи до поры до времени не показывают пациентам их отражение в зеркале. Пострадавших надо подготовить, потому что даже при самой блестящей пластической хирургии человек уже не будет таким, как раньше. И с этим надо смириться, как бы горько и страшно не было, и жить дальше.

«Такими рассказами мы никого не запугиваем, - говорят врачи. - Просто необходимо понимать, что это такое — сгореть в огне».

Марина Бойцова