Окно в никуда

Государственная изоляционистская истерия сделала особенно нелепым положение Петербурга, построенного как окно в Европу и просто не умеющего быть ничем иным.

Околоначальственные культурные функционеры, конфессиональные учреждения, федеральный парламент, телевизионные споуксмены охранительных ведомств – все они отлично смотрятся в роли пропагандистов изоляционизма, веры в мировой заговор и прочих мракобесных добродетелей, которые сейчас стали обязательными. Им это идет. Отвечает глубинным устремлениям их натур.

Но Петербург с лицом Виталия Милонова – это не только ново. Это еще и нелепо. Дело, конечно, не в Милонове как таковом. Он просто скандальнее и шумливее, чем все прочие, ретранслирует то, что носится в воздухе. Но с ним ли, без него ли, однако обязанности столицы мракобесия и антизападничества возложены сейчас именно на Петербург, при всей его неприспособленности к этой роли.

«Окно, через которое Россия смотрит в Европу», - это не просто слова итальянского путешественника, увековеченные позднее Пушкиным. Это точное выражение задачи, поставленной перед городом его основателем. Петр I не был ни либералом, ни демократом, ни пацифистом. Но он, безусловно, был стопроцентным европеистом. Петербург должен был стать городом, построенным по европейским правилам и нацеленным на Запад. Не на Китай, не на Иран, а именно на Европу. Не обязательно с протянутым пряником, нередко как раз с желанием что-нибудь продиктовать, но именно туда. Чтобы российский голос уверенно звучал в общем европейском хоре.

В последующие два века Петербург таким и был. В том числе, в эпохи вполне реакционные. «Единственным европейцем» Пушкин назвал не любое российское правительство, а конкретно правительство Николая I. Это выглядело как лесть - но не как фантазия. Николай I был современником такого корифея европейской политики, как князь Меттерних, записного реакционера. А, скажем, Александр III сотрудничал с Отто Бисмарком, тоже весьма относительным прогрессистом, но одним из очевидных вождей Европы. В разные времена сама Европа была разной, но Петербург оставался с ней.

По-настоящему пути разошлись только в советскую эпоху. Однако эти времена, которые стали взлетом для Москвы, в Ленинграде воспринимались как годы безвременья. И особенно остро, когда революции и войны, с их испытаниями и жертвами, остались позади. «Великий город с областной судьбой», «рабочий поселок в стиле ампир» - ироническим аттестациям и поговоркам не было числа.

Казалось, что постсоветская Россия дает своей запасной столице новый шанс. Невыполненный посул насчет «города европейских стандартов», с которым шла когда-то на выборы Валентина Матвиенко, выражал вполне назревшую потребность Петербурга снова стать самим собой.

И вот приехали. Сегодняшний Петербург – это место, где взаимозаменяемая массовка религиозных хулиганов, «казаков» и просто доносчиков борется с Мадонной, с братьями Чепменами, с Леди Гагой, с Адамом Ламбертом – а также абсолютно со всем прочим, что приходит с Запада или хотя бы имеет там славу (как урожденный петербуржец Набоков).

Конечно, призванные на службу казаки – те, которые на конях, с лампасами и нагайками - часто и при царизме появлялись на петербургских улицах, когда надо было разогнать очередной митинг или манифестацию. Но выходцам из казачьих областей, поселившимся в Петербурге и ставшим петербуржцами, даже в голову не приходило предложить властям унтер-пришибеевские услуги или выступить в качестве искусствоведов-погромщиков.

Когда Казимир Малевич в 1915-м делал для петербургской футуристической выставки свой «Черный квадрат», одно из главных произведений мировой культуры XX века, он исходил из того, что эта выставка вызовет шум и критику, но не утробный дикарский вой. Именно поэтому в городе тогда бился пульс мирового искусства, а сегодня все застыло.

Есть ли в Петербурге-2013 хоть один сколько-нибудь молодой культурный деятель с мировым именем, чья карьера состоялась в последние 10–12 лет? Назовите хоть одного современного петербургского архитектора, которого приглашают строить что-нибудь существенное в Париж, Берлин или Пекин? Может ли вообще в сегодняшнем Петербурге быть придумано хоть что-то необычное, способное увлечь внешний мир?

Вы скажете: «антигейский» закон как раз и оказался необычным. Невозможно ведь отрицать, что он чем-то всех зацепил, привлек к городу общее внимание. Это так. Но только потому, что ничего подобного не ждали именно от Петербурга. В Пакистане, к примеру, геев вообще казнят. Но городской совет Венеции и не подумал отречься от побратимства с Карачи – потому что никакого побратимства у них и не было. Весь этот поток осудительных заявлений и резолюций сыплется на Петербург по той простой причине, что европейцы до сих пор считали наш город своим.

И не надо принимать всерьез утешительные заверения Смольного, будто на совместных культурных проектах это не отразится. Уже отразилось. Часть из них свернута. На очереди - туризм. И не стоит преуменьшать угнетающее воздействие на экономические связи. Чтобы ради барыша приезжие коммерсанты забыли обо всем, надо быть не скромной Северной Пальмирой, а Саудовской Аравией, где из песка фонтанирует нефть себестоимостью $2 за баррель.

Впрочем, Петербург и в нынешнем своем скомпрометированном состоянии пригоден к выборочному использованию федеральными властями. Например, как интерьер для больших саммитов, вроде встречи G20, намеченной на сентябрь. Любознательная часть высоких гостей охотно поглазеет на местные постройки, как они глазели бы, допустим, на развалины древней Петры, если бы саммит устроили в Иордании.

А вывезенные за рубеж петербургские музейные сокровища – аргумент тем более ценный для международного общения, что других уже почти и не осталось. Не зря президент Путин откроет в апреле Год России в Нидерландах не где-нибудь, а в амстердамском выставочном центре Эрмитажа. Ради этого даже проявили упреждающий точечный либерализм. Когда доносчики, несведущие в международных планах вождя, кинулись прошлой осенью стучать на очередную эрмитажную выставку, петербургская прокуратура послала их подальше без малейшей симпатии к оскорбленным религиозным чувствам.

Считается, что градоначальник Полтавченко не очень-то расположен встречаться со своими европейскими коллегами. Ведь даже строго держась протокольных рамок, беседу с ними в нынешних обстоятельствах вести как-то трудно. Не говоря уже о том, что заметная доля этих коллег – открытые геи и лесбиянки, а потому невозможно исключить просто-таки столкновение противоположных цивилизаций, напоминающее диспут Виталий Милонов – Стивен Фрай.

И тут начинается, может быть, самое интересное. Ведь на этом геелюбивом Западе свет клином не сошелся. На планете полно солидных гомофобных держав, с которыми Петербургу вроде как самое время завести дружбу, основанную на внезапно возникшей общности интересов. Например, Афганистан, где геев забивают камнями. Иран, где, по словам президента Ахмадинеджада, гомосексуалистов нет, а смертная казнь за гомосексуализм - есть. Нигерия, президент которой заклеймил это явление как носящее «явный антиафриканский характер».

Не пора ли Северной Пальмире сбросить, наконец, бремя европеизма, отвергнуть с презрением побратимство с Венецией и установить истинно братские отношения с нигерийской столицей Абуджей – на почве, скажем, взаимного признания истинно африканских ценностей?

Но, при всей логичности этой мысли, ничего подобного пока не просматривается. Не позволяя Петербургу быть окном в Европу, городские и федеральные власти не решаются и перепрофилировать его, сделав окном в Африку. Вероятно, догадываются, что петербургские жители, при всем своем конформизме, этого не поймут.

Хотя власти идеологическое окно в Европу и заколотили, рядовой петербуржец от своего практического окна отказываться вовсе не спешит. Европа ведь близка ему не только духовно, но и географически. До финской границы пара часов езды. В официальной пропаганде садистский образ Финляндии каждодневно подкрепляется рассказами Йохана Бекмана, правдивость которых удостоверена специальным благодарственным письмом Павла Астахова «За активную позицию в вопросах защиты русскоязычных семей и детей в Финляндии». А тем временем сотни тысяч петербуржцев регулярно приезжают развлечься в финское приграничье, причем с охотой и целыми семьями, совершенно не боясь ужасных опасностей, от которых так трудолюбиво предостерегает лауреат астаховского благодарственного письма. Поток пересекающих европейскую границу автобусов, машин и поездов все время растет. С мая пустят еще один поезд - прямо в Иматру, с ее детским аквапарком.

Так сегодня устроена действительность. В реальном режиме петербургское окно в Европу работает вовсю – на массовый временный выезд петербуржцев и на гораздо менее массовый въезд европейцев. А в режиме идеологическом власть в содружестве с несколькими сотнями маргиналов возвращают город к худшим временам безвременья, изо всех сил это окно заколачивают, но ничем другим заменить его не могут.

По той простой причине, что Петербург из Европы не выдавить. В конечном счете, не выдавить и Россию. Но это, видимо, станет очевидным не так быстро, как в случае с Петербургом.

Сергей Шелин

Перейти на страницу автора