"Практически невозможно создать портрет Гагарина"

ИА "Росбалт" продолжает проект "Петербургский авангард", посвященный горожанам, которые находятся впереди, в авангарде культуры и искусства. В этот раз героем проекта стал Павел Игнатьев - потомственный петербургский скульптор, выросший в мастерских Дома художника на Песочной набережной и создавший совместно со своими бабушкой и дедушкой-скульпторами и отцом-художником памятник Федору Достоевскому.

Сейчас Игнатьев создает в монументальном жанре портреты известных людей России - от Петра Первого до наших современников. В декабре этого года скульптор презентует памятник Доменнико Трезини, который украсит одноименную площадь на Васильевском острове. К установке памятника скульптор шел почти 20 лет.

- Ваша дипломная работа в институте имени И. Е. Репина называлась "Памятник первому архитектору Санкт-Петербурга" Доменико Трезини. Прошло около 20 лет с тех пор, как у вас появилась идея установить эту скульптуру в Петербурге. Расскажите, когда же город все-таки увидит его?

- История с памятником Трезини подходит к своему завершению. Сейчас на подмосковном бронзово-литейном заводе заканчивается его отливка. К концу года на площади Трезини на Васильевском острове будет установлена бронзовая статуя архитектора. Эскизу памятника много лет, долгое время он простоял на столе главного архитектора. Прошло 300-летие Санкт-Петербурга, к которому памятник должен был появиться, сменились губернаторы... Этот проект можно сравнить с потоком: в него влилось уже столько людей, что рано или поздно он должен был реализоваться. Огромную роль в продвижении проекта сыграл инвестор Юрий Жорно. Я не думал, что попаду в двадцатилетнюю историю - считал, что такое возможно только в книгах. За эти годы я много раз выступал в защиту моего замысла, бывал на различных заседаниях. На одном из последних заседаний вместо доклада я просто прочел газетную заметку об установке памятника от 15 декабря 1999 года.

- Какие еще проекты вы реализуете сейчас?

- Я не только создаю собственные скульптуры, но и реставрирую монументальную пластику Петербурга. Проекты у меня разные. Из последних - воссоздание памятника королеве Луизе в Советске Калининградской области, бывшем Тильзите. Эту восьмиметровую скульптуру разрушили после 1945 года, а воссоздать решили только сейчас. Из немецких музеев нам высылают большие альбомные фотографии, так что материалов для полного воссоздания у нас предостаточно.

- Вы работаете вместе с Денисом Прасоловым. Как сложился ваш тандем?

- Исторически так сложилось, что вокруг скульптора организовывается группа. Нам с Денисом повезло, что мы вдвоем. Мы знакомы с художественной школы, и, можно сказать, были друзьями всегда. Работать вместе начали в 2000 году. В соавторстве были созданы многие истории: памятник 300-летию Адмиралтейских верфей, мемориальная доска погибшим связистам Ленинградского телефонного узла, портретная статуя к 100-летию академика Д. С. Лихачева, памятник «Менеджеру», памятник погибшим героям в Ново-Девяткино, мемориальная доска Галине Сергеевне Улановой и множество других скульптурных и реставрационных работ. Мне кажется, мы оба очень ценим и нашу дружбу, и наше совместное творчество. Нам могут нравиться разные вещи, но взгляды на искусство и ремесло сходны.

- Можно ли сказать, что вы вместе начали заниматься скульптурой?

- Думаю, что именно на род занятий все-таки повлияли семьи. У меня и дед - Игнатьев Александр Михайлович Игнатьев, и бабушка - Любовь Михайловна Холина были скульпторами. Все время я проводил в их мастерских на Песочной набережной, где еще в 60-х годах был создан Дом художников. В нем жили творческие люди, там же у них были мастерские. Впоследствии дети художников из этого дома знакомились и создавали семьи. Так случилось и с семьей моих родителей, так произошло и у нас с женой Верой.

Мы с Денисом учились в разных заведениях, он - в художественно-промышленной академии имени Штиглица. Я после Академии художеств работал в Летнем саду и увлекался реставрационной деятельностью.

- Вы участвовали в большой реставрации сада? Как вам результат?

- Нет, к сожалению, а, может, к счастью, не участвовал. Я работал в Летнем саду еще до того момента, когда он присоединился к Русскому музею. О результате судить очень сложно. Я любил тот тенистый сад, и с ним меня связывают сильные воспоминания. Однако, общаясь с коллегами, понимаешь, что иначе поступить было нельзя — липы портили скульптуры. Нужно ли было строить новые павильоны и устраивать водоемы – вопрос спорный. За многие годы так сложилось, что главным в саду была коллекция скульптуры. Сейчас статуи - лишь один из элементов ландшафтного оформления.

- Вы говорите, что у вас была творческая семья. Не было ли у вас чувства обреченности из-за того, что вам нужно будет пойти по стопам родителей? Не мучила проблама выбора профессии за вас?

- Лично у меня выбор был всегда. В школе я думал, что мог бы быть кем-то другим, но так и не придумал кем. Вообще, тема сомнения в себе всегда существует у творческих людей. Художник боится каждый раз, как начинает произведение. Задаешь себе тысячу вопросов: сможешь ли, будет ли это лучше предыдущего? Все мы живем в сомнении.

- Вы создали разные образы. Какой ближе?

- Что бы я ни делал, все крутится вокруг моей жизни. Когда мы делали скульптуры для зала славы на Адмиралтейских верфях, то столкнусь с историей Константина Терлецкого, конструктора подводных лодок, на которых работал столяром мой дед. Всегда происходят такие истории.

Из интересных личностей - ученый-кораблестроитель Алексей Крылов. Мне кажется, что он соединяет в себе и ум, и житейскую мудрость. К примеру, путешествуя много в детстве с отцом, он запомнил, что лучше не брать на прокат лошадей, а покупать их на время поездки, а потом продавать. Эта мудрость пригодилась ему, когда спустя годы в советской России нужно было переправить на баржах много тракторов. Крылов доказал, что выгоднее купить баржи, модернизировать их, а потом продать, при этом государство осталось в выигрыше.

Из портретов - очень тяжело и практически невозможно сделать Гагарина. Я разговаривал с другими скульпторами, ни у кого не получается лицо космонавта идеальным. Есть портрет, сделанный при жизни, на который еще можно ориентироваться. Все последующие — совершенно разные. Видимо, у Гагарина настолько обаятельное лицо и неуловимые черты, что это трудно поймать.

- У вас в итоге получилось?

- Нет (смеется).

- Есть ли стиль, который вам близок?

- Я долго думал над этим и решил, что то, что нравится, и то, как работаешь — совершенно разные плоскости. Мне нравится американский минимализм, но я сам такое не делаю. К примеру, мне хотелось бы слепить куб, но пока я это не сделал. В меньшей степени мы знаем и понимаем азиатское искусство. Оно мне нравится, особенно современное, но в повторении такого я пока не чувствую нужды. Вообще, приезжая в Азию, понимаешь, что центр мира именно там, а не в маленькой Европе.

- Какие современные тенденции появились в России?

- Недавно думали над архитектурным проектом, где в позы людей поставил бы настоящий хореограф. Оказывается, можно совершенно по-иному ставить и гнуть людей. Классическая скульптурная школа рассказывает, как нужно ставить людей, в хореографии же все иначе. Соединение канонов показывает иной опыт трактовки человеческого тела. Если в общем, то современникам сложно оценивать то, что останется потом. Мне недавно попался каталог венецианского биеннале 60-го года. Я вообще не знаю этих людей. Кто-то дал им премии, они были законодателями стиля, влияли на мнения и искусство, но сейчас их имен никто не знает. Так что, возможно, мы вносим какой-то вклад в будущее, а, возможно, и нет.

- А политические события влияют на скульптуру?

- Конечно! Все передается. Можете взять песню 40-х годов и подобрать наобум к ней обложку того же времени - образы совпадут. Конечно, политика всегда накладывает свой фильтр на «картинку» времени.

- Вы увлекаетесь скульптурой из цемента. Расскажите подробнее, что это за технология.

- В аспирантуре я занимался декоративной скульптурой модерна в Петербурге и изучил множество памятников. Тогда я увидел, что есть отдельная группа памятников - неоклассическая монументальная скульптура из цемента начала XIX века. Вот такая узкая, локальная ниша мне сейчас крайне интересна как исследователю. Этим жанром скульптуры занимались около 20 авторов, доживших до 50-х годов. Мне кажется, что они перевернули весь процесс изготовления скульптуры, начав работать с искусственным материалом. Фабрики, которые изготавливали материалы, взяли на себя технологический процесс, а архитекторы перестали быть технологами и разделились на художников и инженеров.

Если говорить о конкретных примерах, то это на Большом проспекте, 77 — дом архитектора Белогруда, построенный для Розенштейна, со статуями наверху. Или вот еще, тоже на Петроградской стороне - дом военморов на Петровской набережной с шестиметровой скульптурой матроса и рабочего. Автор этой скульптуры, Яков Троупянский, оформил до революции более 20 построек.

- Вы изучаете скульптуры Петербурга. А сам город вам нравится? Чего, на ваш взгляд, ему не хватает?

- Я часто думаю о том, понравился бы мне город, если бы я приехал сюда впервые. Наверное, да. Но здесь все очень неудобно для людей. Хотя я прекрасно понимаю, почему у нас фонтаны не работают круглый год. Город построен в таком месте, где климатически это неудобно. А не хватает, кажется, новой красивой площади. Давно не делали новых.

Беседовала Ксения Чепига

Проект реализован на средства гранта Санкт-Петербурга