«Миру нужен психиатр»

Не так давно пассажиры аэропорта "Пулково" в Санкт-Петербурге стали свидетелями балетного флешмоба: десятки молодых людей неожиданно вышли на пустующее пространство, разбились на пары и исполнили танец под джазовую музыку 20-х годов. Такое шоу для случайных зрителей перед отлетом на гастроли в Варшаву устроили артисты театра балета Бориса Эйфмана - на несколько минут зал вылета превратился в сцену для премьеры отрывка балета "Up&Down", поставленного по мотивам романа американского писателя Фрэнсиса Скотта Фицджеральда «Ночь нежна». По словам маэстро, эта притча – и о нашем времени тоже.

Как выжить в современном мире, не потерять себя, сохранить свой талант? На эти и другие вопросы Борис Эйфман ответил в интервью "Росбалту".

«Я не могу творить для людей, ненавидя их…»

- Сегодня многие деятели искусства дают понять, что разочаровались в человеке как таковом. Модный тренд – утверждать, что все вокруг грязь и мерзость. А вы, Борис Яковлевич, – не такой. Почему?

- Да, я глубоко убежденный оптимист. У меня нет причин разочаровываться в себе или в людях. Я счастлив, что победил в борьбе за право быть творцом, сохранил свой театр и сегодня имею возможность большую часть времени проводить в балетном зале, создавая собственные пластические миры. Я очень редко выхожу из этой среды и почти ни с кем не сталкиваюсь, кроме единомышленников…

Я вижу, что за границей очерченного круга происходит много зла. Но не могу творить для людей, ненавидя их, и не хочу отдавать свою жизнь неизвестно ради чего.

А ведь сочинение каждого балета - каторга, мучение. Мне уже много лет, а я ежедневно репетирую по 8-10 часов в зале. Но результат и получаемая сатисфакция спасают. Когда я смотрю со сцены на полутемный зрительный зал, то – не видя лиц - чувствую со стороны людей такой поток позитивной энергии, который не могут дать художнику никакие стимуляторы.

- Вас называют Эйнштейном в балете. Слыхали?

- Такого сравнения – еще нет. А почему? Что относительного в моем балете? Или потому что я тоже на букву «Э»?.. (смеется).

- Потому что вы, как говорят, раздвинули границы жанра. Так же, как и он раздвинул границы своей науки.

- Наверное, справедливость в этой аналогии есть, потому что я с самого начала хотел придать балету свежий импульс развития. Показать новые возможности тела как тонкого и вместе с тем мощного инструмента выражения незримых вещей, которые можно лишь чувствовать. Сегодня, по прошествии почти 50 лет творческой деятельности и 37 лет жизни моего театра, могу назвать своим главным достижением именно то, что мне удалось раздвинуть привычные рамки балетного театра.

- То есть выразить в балете психологические мотивы, которые движут людьми?

- А почему именно мотивы? Все гораздо сложнее. Может быть, нами движет исключительно бессознательное? Далеко не все можно объяснить законами логики. Что на самом деле руководит людьми - одному Богу известно.

- Но люди стараются найти каждому поступку рациональное объяснение...

- Людям это свойственно, особенно юристам. Если все окончательно свести к бессознательному, то человеческое в человеке исчезает. Мы должны защищать свое «я». Но с грустью признаем, что иногда нами движет нечто неизведанное и неуправляемое. Это капитуляция перед неизвестными силами, живущими внутри нас. Для человека такое признание крайне болезненно, поэтому, думаю, так ненавистен многими был Фрейд. С другой стороны, жизнь балансирует между двумя мирами – реальным и миром «психической реальности».

- Писатель Гарсия Маркес гениально соединял в своем творчестве реальное с ирреальным. Вплоть до того, что граница между ними становится неразличима. А вы, значит, делаете это в балете…

- Для хореографа такого рода мотивы даже более органичны, чем для писателя. Ведь я работаю не со словом, а с телом. А оно – тот инструмент, который очень близок к сфере мистического, нематериального. Телесное начало по сути своей, предназначению - выразитель жизни духа.

«Балет может быть средством протеста…»

- Вы через балет выражаете философию человека. А можно ли через него выразить философию общества или политику?

- С помощью балетного искусства хореограф способен выразить любое явление. Как сказал кто-то из великих, можно станцевать даже телефонную книгу. Но есть ли в этом смысл? Как в капле воды отражается небо, так и в каждом человеке отражается общество. Хочу я того или нет, но герои моих балетов – персонажи сегодняшнего, а не вчерашнего дня.

- Значит, балет может быть средством протеста, так же как другие виды искусства – музыка, литература, живопись?

- И протеста, и агитации. Причем довольно действенным, основанным на той сильнейшей эмоции, которая способна охватить тысячи людей.

Балет – грозное искусство. Оно может как созидать, так и разрушать. Хотя меня лично всегда интересовало то, что зовется душой человеческой, а не политическая жизнь или какая-либо другая сфера бытия.

- А тема человека в мире чистогана вам интересна? Говорят, что ваш новый балет «Up & Down», действие которого происходит в Америке 20-е годы прошлого века, обличает общество потребления. Это так?

- Я бы не стал говорить об обличении. Мой спектакль – не памфлет. Хотя названная вами тема в балете явственно присутствует. В первую очередь, это постановка о предательстве человеком самого себя. Предать друга, близких - значит совершить тяжкий грех. Но предел падения - разрушить собственное «я».

«Up & Down» - сложный спектакль. Его главный герой – талантливый психиатр, который работает в клинике. Он влюбляется в одну из своих пациенток, женится на ней. Внешне все складывается успешно: cупруга главного героя – наследница огромного состояния, их жизнь наполнена светским весельем. Однако попав в мир богатых людей и превратившись в сиделку при психически нездоровой жене, доктор погибает – и как врач, и как личность.

Я хочу показать, с одной стороны, безумно красивый, энергичный «век джаза», а с другой – рассказать историю о заканчивающемся крахом поиске компромисса между внутренним и внешним миром. Это катастрофа самого Фицджеральда, который был невероятно одаренным человеком, но не сумел сохранить свой талант. На закате жизни он написал эссе «Крах» - о человеке, вдруг осознавшем, что он пропил, прогулял, проиграл свой дар. Зловещая сила, которая убила Фитцджеральда, свела с ума и моего героя: он уходит из своей клиники, а потом возвращается туда, но уже в качестве не врача, а пациента. Вот такая петля судьбы.

- Есть мнение, будто ваш предыдущий балет «Реквием», посвященный Ахматовой и поставленный на музыку Шостаковича и одноименного произведения Моцарта, - спектакль против сталинизма и про 37-й год. Согласны?

- Это слишком прямолинейная трактовка. Хотя я действительно старался передать трагизм того времени. Ахматова месяцами стояла под тюремными стенами в ожидании новостей о судьбе репрессированного сына. Из этого страшного опыта родились полные отчаяния строки, которые и вдохновили меня. Но балет «Реквием», конечно, не только об этом. Поэма Ахматовой и сочинение Моцарта - произведения о дарованной человеку возможности обрести бессмертие души. Так же как и пушкинское «Нет, весь я не умру…», они передают неосознанную и непроизвольную мечту каждого из нас о сохранении себя в этом мире.

Мы знаем, что когда-нибудь нас не станет. И все-таки не верим в это, внутренне сопротивляемся. Одни пытаются остаться в памяти людской, совершая конкретные поступки. Другие возносят к небу молитвы, уповая на вечную жизнь после смерти. У каждого свой путь.

У кого-то плоть побеждает дух, и такой человек становишься рабом телесного начала, всецело подчиняясь меркантильным интересам. Кто-то, наоборот, погружается в тайны внутреннего мира и пытается сотворить невидимую связь между земным и возвышенным.

- Вы не раз называли себя психоаналитиком в балете. А можете, как психоаналитик, поставить диагноз стране? Чем сегодня больно общество?

- Найдется ли гениальный психиатр, который поставит миру правильный диагноз? Не знаю. На мой взгляд, это раздвоение, а то и растроение сознания. То неадекватное состояние, когда в тебе возникают двойники, - будто бы самостоятельные и зачастую противоположные друг другу личности, которые, соответственно, и действуют противоположно. В этом смысле для общества наступают трудные времена. Но я не теряю надежды, что в будущем в результате долгого и мучительного самоанализа мы все-таки сможем исцелиться.

Человек избавляется от шизофрении путем погружения в свой внутренний мир, начиная борьбу за свою идентичность. В психически больном обществе должны произойти какие-то очень мощные катаклизмы, которые повлекут за собой «изгнание дьявола», - подобно тому, как по Библии Христос изгонял бесов из людей.

«Русские сначала чувствуют, а потом танцуют…»

- Анализируя свой балет «Анна Каренина» и роман Толстого, вы однажды заметили, что в Анне, по-видимому, зародилась другая сущность: страсть породила в ней нечто, вышедшее наружу и начавшее разрушать все – и саму Анну, и Вронского, и мужа, и детей. И, убивая себя, она на самом деле убивала в себе то, с чем не могла справиться. У Карениной, сказали вы, прервалась связь с душой… Может, и с нашим обществом произошло то же самое?

- Сегодня люди считают, что душа – это нечто аморфное, бесформенное и слабое, то, что присуще неудачникам, лузерам. Людям, которые не должны заниматься бизнесом, политикой, другим серьезным делом. Это глубокая ошибка. От кого бы ни произошел человек, он преобразился именно в тот момент, когда поднял глаза к небу и что-то светлое начало зарождаться у него внутри. И тогда наш древний предок устремился ввысь, оторвал от земли передние лапы, выпрямился…

Душа – тот стержень, который сделал человека человеком. Мы не знаем, где она находится, как выглядит. Ее не может высветить МРТ. Многие считают, что душа делает нас слабыми, неуверенными в себе, одолеваемыми сомнениями. Но именно эта субстанция является источником всего разумного и доброго.

В процессе жизни она совершенствуется вместе с нами. Кто-то, наоборот, задавливает ее внутри себя и, в конечном счете, убивает. Человек, погубивший свою душу, – несчастный инвалид. Но каждый делает свой выбор… Мне кажется, каждому из нас необходимо найти путь к самому себе. А для этого нужно научиться вести постоянный внутренний диалог и мучительную работу по преодолению дьявольских искушений, которыми мы окружены всю жизнь.

Я ни в коем случае не призываю к отшельничеству и никогда не считал, что, например, художник обязан быть голодным и несчастным. Голодным до искусства – да, но это уже другая тема.

- Про вас говорили: «свой — среди чужих, чужой — среди своих», «диссидент на пуантах» - короче, образ этакого бунтаря, которого душат форматы. Не находите, что сегодня вы со своим утверждением человечности в ожесточающемся мире тоже превращаетесь в изгоя, диссидента добра?

- Я так не считаю. Вокруг нас много людей с очень глубоким и содержательным внутренним миром. Просто не всем, к сожалению, Бог ниспослал возможность поделиться этим даром с человечеством.

Мой балет – не застывший во времени театр кабуки. Он постоянно меняется. Но при этом не идет на поводу у изменчивой моды. В советское время я боролся за право быть независимым художником. Я хотел творить так, как велит мне душа. Мое искусство отвергали, а меня самого подталкивали к эмиграции. Бог уберег от такого шага. Я не мыслю себя в отрыве от русской культуры и не смог бы существовать вне Петербурга.

С годами я понял: человек - творец своей судьбы. Если он повторяет, что хочет быть королем, то, в конце концов, им и станет. Короля создает окружение. Значит, надо окружить себя людьми, которые в тебя верят и поддерживают.

- Вы выражаете в балете надлом национальной души. Это доходит до представителей других культур и наций?

- Передаваемые в танце сильнейшие эмоции понятны всем. Русская душа всегда готова к сопереживанию, состраданию. Далеко не все нации способны на такую эмоциональную открытость.

Знаете, чем отличается наш балет от западного? Русские сначала чувствуют, а потом танцуют. На Западе – наоборот. За рубежом все более прагматично. Там сочинение и исполнение хореографии – процесс рациональный.

А русский балет – это «души исполненный полет». Он рождается из эмоций, переполняющих хореографа или танцовщика. Выраженные в танце, эти переживания безудержным потоком выплескиваются на зрителя. Потому мы так востребованы в мире: там нет столь эмоционально щедрого искусства. Мне будет очень обидно, если мои коллеги смогут подавить в себе этот дар.

Беседовал Владимир Воскресенский