«Не надо превозносить себя и свое кино»

Константин Бронзит — один из самых известных российских режиссеров-мультипликаторов. В рамках проекта «Петербургский авангард» «Росбалту» он рассказал, как вырос в профессионала из кладовщика, почему боится собственных идей и что считает достижением в жизни человека.

— Как относитесь к шумихе, которая поднялась после того, как вашу картину «Мы не можем жить без космоса» включили в шорт-лист премии «Оскар»?

— С раздражением. По одной простой причине — радоваться рано. Меня уже многие кинулись поздравлять с номинацией, и я устал объяснять, что никакой номинации пока нет, до нее еще дожить надо. Пока это шорт-лист из 10 фильмов. Те пять фильмов, которые получат заветный статус номинанта, объявят только 14 января — и мы можем вылететь, оказаться вне игры. Это же лотерея — орел или решка, каждый второй выпадет.

— Вы видели всех своих потенциальных конкурентов, что о них думаете?

— У меня и раньше не было иллюзий по поводу качества большинства анимационных фильмов, присылаемых в Академию на соискание Оскара. Вот и в нынешнем лонг-листе две трети фильмов были просто беспомощны. Почему так? Потому что есть технические требования Академии. Ваше кино может быть гениальным, но самого этого факта недостаточно. Чтобы иметь право подать заявку, вам нужно пройти квалификацию Академии — получить один из главных призов на каком-нибудь международном кинофестивале или организовать прокат фильма в течение хотя бы одной недели в одном из кинотеатров Лос-Анджелеса. В итоге множество посредственных фильмов эту квалификацию проходят, а ряд хороших фильмов, обойденных фестивальными наградами или не сумевшими организовать прокат, каждый год остаются за бортом. То есть до пятерки номинантов добираются не самые великие фильмы, созданные за прошедший год. Но у большинства людей очень неверное представление об «Оскаре». Целая мифологема, которую я на каждом этапе могу разрушить. Начиная с ошибочного представления, что все, что попадет на Оскар, и есть самое лучшее, и заканчивая тем, что сама статуэтка вовсе не золотая, и никакой денежной премии к ней не прилагается.

— А почему вы вышли из российского оскаровского комитета?

— Я не видел смысла своего присутствия в нем, так как много раз наблюдал, как мои представления в корне расходятся с мнением большинства членов этого комитета. Вместо потрясающего, как мне кажется, фильма Александра Рогожкина «Кукушка», на Оскар послали довольно спорную картину Андрея Кончаловского «Дом дураков». В прошлом году они послали настолько же амбициозный, насколько и вульгарный фильм Бондарчука «Сталинград». Вульгарный потому, что снимать войну и заботиться о том, как бы сделать это «шоу» более продаваемым, по-моему, безнравственно. К тому же не понимаю, кого они там хотели удивить «Сталинградом» после «Спасти рядового Райана»? Несколько лет назад они обошли вниманием «Шапито-шоу» Сергея Лобана. А вот абсолютно беспомощный фильм «Белый тигр» Шахназарова как раз был выбран. Не знаю, правда или нет, но где-то в СМИ я услышал, что это решение было подарком к юбилею режиссера. Ребята, но это не «про кино». Это не комитет, а междусобойчик какой-то. В этом году они выбрали провальную почти по всем позициям картину «Солнечный удар»… Возможно, конечно, я мало что понимаю в кино. Но тогда тем более в этом комитете мне делать нечего.

— Когда читаешь о том, как вы стали заниматься анимацией, создается впечатление, что это было призвание. Вы с этим согласны?

— Да, только я назвал бы это иначе — меня запрограммировали. Сегодня я отчетливо понимаю, что профессию я не выбирал, где-то кто-то меня буквально назначил быть мультипликатором. Хотя это действительно счастье и удача, потому что после окончания школы мне не пришлось, как большинству подростков, мучиться вопросом «что делать дальше?». Я им не завидую. Сам я таких проблем не знал. Я сидел и занимался тем, что мне нравится. Поэтому иного выбора, как только пойти работать на киностудию, у меня не было.

— Вы прошли весь путь на студии с низов: начинали кладовщиком и доросли до режиссера. Насколько сложно вам дался этот профессиональный рост?

— Мультипликация — сфера, в которой нормальный человек работать не будет. Нужно иметь сдвиг в голове, который заставляет тебя сидеть часами над несколькими листочками кальки, пялиться в одну точку и рисовать одно и то же из раза в раз. Вот ручка поднялась у персонажа, а потом опустилась. Нормальный человек сойдет от этого с ума и через пару дней начнет кидаться на стены. А люди, которые этим больны, чувствуют себя в этой профессии, как рыбы в воде. Но я сразу хотел не просто как аниматор двигать персонажей, а делать кино «от» и «до», придумывать его. То есть быть режиссером. И как только я попал в цех мультипликации киностудии «Леннаучфильм» на вакантное место кладовщика, я сразу кинулся рисовать свой первый фильм — я же на материалах сидел, все под руками. Потом попал под крыло Саши Татарского на студию «Пилот», которая тогда была авангардом российской мультипликации. Сделал несколько фильмов. Но внутри беспокоился и страдал — мне казалось, что я создаю очень посредственное кино. Оно, вроде, смотрится, даже вызывает какие-то эмоции, но я понимал, что уровень низкий. Потому что просмотрел всю видеотеку современной мультипликации, которая была на студии. Расстроился и решил, что мне просто не дано перепрыгнуть какую-то сверхпланку, мне не взять эту высоту. И был довольно длительный период, когда я просто сидел беспомощный, психологически травмированный своими мыслями, но, стиснув зубы, делал следующий фильм, страдая от того, что я «засоряю пространство вокруг себя». Но я другого-то ничего делать не умел и не хотел. Пройти этот рубеж ощущения никчемности и было самым трудным.

— В какой-то момент вас отпустило это ощущение?

— Я упрямо и долго учился, слушал умных людей. Видимо, это не могло не сказаться. Но я и сегодня не удовлетворен результатом. Это нормально — идеальную картину сделать невозможно. Я прекрасно знаю недостатки фильма «Мы не можем жить без космоса». Более того, я знал их во время работы. Только я не знал, как с ними справиться. Ты максимально пытаешься приблизиться к идеальному образу, сконструированному у тебя в голове, но на этом пути все время что-то теряешь. Создание кино для режиссера означает потери на каждом шагу. Потому что кино — это 80% производства и только 20% творчества. Задача режиссера — свести эти потери к минимуму, но они неизбежны.

— Вы достаточно современный в обычной жизни человек, а свои фильмы рисуете по старинке, вручную. Почему так?

— Во-первых, не все. Как минимум был один опыт в 3D, когда я в 2004-м сделал фильм «Божество». Но вопрос технологий для меня прост. Замысел диктует способ его реализации, это неразрывные вещи. Когда я начинаю ощущать в себе фильм и внутренним кинотеатром в голове видеть какие-то первые образы, первые кадры, я сразу вижу его в материале. Либо это объем, либо рисунок, либо еще что-то. И я не понимаю, как может быть иначе. Когда человек говорит «есть идея, теперь думаю, как бы ее воплотить» — это первый признак дилетантства в нашей профессии. В итоге получится просто ерунда, потому что способ воплощения будет пристегнут к замыслу по прихоти автора, они просто будут отторгать друг друга.

— Вы часто просите не путать авторскую и коммерческую анимацию. При этом в вашей фильмографии есть картина, которая очевидно стоит в стороне, — «Алеша Попович и Тугарин Змей». Почему вы согласились стать режиссером этого изначально коммерческого крупного проекта?

— Тогда я был помоложе, был азарт, мне было интересно. Странно было бы от такого предложения отказываться. У студии имелась возможность запустить проект с симпатичным, смешным сценарием. Он всем нам нравился. И я сказал «да». Все работали с невероятным блеском в глазах, и из-за этого, наверное, что-то и получилось. Потому что фильм неожиданно начал целую серию, и теперь зрители почти каждый год смотрят новых «богатырей».

— Но больше вы на этот путь не вернетесь?

— Нет, я прошел его один раз и больше не хочу. Сегодня век продюсерского кино, и режиссеру не очень позволительно показывать собственное «я», что для коммерческого кино нормально. А я в принципе люблю ступать на территории мне неведомые, мне с кучно идти по протоптанной тропинке.

— Судя по вашим впечатлениям, процесс рождения новой картины — это каждый раз ужас, кошмар и мучения. Вы действительно так страдаете?

— Да, только так, потому что задача каждый раз непомерная, требования к самому себе предъявляются все выше. Если человек хочет в любой области добиться того, что ему на сегодняшний день кажется недостижимым, непосильным, он должен выйти из зоны комфорта. Мучения начнутся сразу, но только так есть шанс сделать для себя маленькое открытие. Хотя и нет гарантии, что результат может превзойти тот уровень, на котором ты находился до сих пор. А в зоне комфорта ты становишься белкой в колесе. Тебе хорошо, ты бежишь, ты тратишь энергию и драгоценное время жизни, но вращаешься на одном месте вхолостую. Но при этом я боюсь новых идей, потому что они начинают глодать изнутри. Чтобы от этого освободиться, нужно сделать кино. Но я-то понимаю, что для меня значит сделать новый фильм, в какой ад мне нужно опять сойти. Ничего приятного эта дорога не предвещает. Поэтому к черту новые идеи!

— Вы как-то сказали, что пора переключиться на нечто более важное, чем режиссура. Цитата: «Сколько можно с детством в заднице бегать. Оно того не стоит». То есть вы остаетесь на студии, но собственные фильмы не хотите делать?

— В этой сфере так много сопредельных занятий, что скучать не приходится. На студии я помогаю как профессионал — смотрю раскадровки, участвую в коллективных обсуждениях текущего проекта. Режиссеры здесь моложе и по возрасту, и по опыту, поэтому совершают массу ошибок. И таким образом я все время кого-то учу: иногда впрямую, иногда косвенно, работая над материалом, обсуждая его. Могу что-то посоветовать, что-то придумать. Коммерческое кино — это большой коллективный труд, а не авторское видение одного человека. Каждый человек на студии вносит свой вклад. Так что мои слова не значат, что я буквально хлопаю дверью и иду работать на бензоколонку. Мое место в кино, но я не должен всю жизнь в обязательном порядке извергать из себя фильмы. Есть, кому это делать, и без меня. Многие режиссеры, к сожалению, думают, что они своими картинами осчастливливают мир. Вот это точно не так. Не надо превозносить себя и свое кино. Это всего лишь наша «отрыжка».

— Министерство культуры выделило деньги на ваш последний фильм. Как вообще сейчас складываются отношения создателей авторских фильмов и государства?

— Давайте отдавать себе отчет в том, что на 95% весь российский кинематограф живет за счет государства. Все кино: документальное, игровое, анимационное, большое и маленькое. Может быть, государству и не нравится тратить на это деньги, но оно понимает, что иначе «кина» в России не будет вообще. К сожалению, уровень кинематографа таков, что он не в состоянии себя окупить. Тем более когда дело идет об авторском кино. Поэтому хорошо, что есть Минкульт и «Фонд кино», которые выделяют деньги, пусть и невеликие, на наш штучный товар под названием анимация.

— Но часто деньги выделяются очень сомнительным проектам. Возможно, распределение средств устроено как-то неправильно?

— Там есть экспертный совет, на его мнение как бы ориентируются, но оно не является обязательным. То есть чиновники, которые и подписывают документы по распределению средств, сами принимают окончательное решение. Когда я отправил туда проект «Мы не можем жить без космоса», все эксперты, насколько мне известно, голосовали за меня. Но в первый год мне не дали денег, во второй год тоже не дали и в третий год не дали. Мы подавали заявку четыре раза! Но все это время я не сидел сиднем в ожидании денег, а благодаря продюсерам студии каждый день работал над фильмом. Финансирование же получал кто-то другой, но вот вопрос: где эти фильмы? Кто о них знает? Не хочу никого обидеть, но факт остается фактом — часть государственных денег точно была потрачена впустую.

— Судя по вашей странице в Facebook, вас беспокоит то, что сегодня происходит в стране. При этом вы постите не только петиции на благотворительные темы, но и антикоррупционные расследования ФБК. То есть следите за актуальной повесткой?

— Вы правы, с какого-то момента меня это стало волновать. Лет 5-8 назад я действительно никак не интересовался ни политикой, ни даже, как ни странно, тем, что происходило в государстве. Вообще. Я был сам по себе. Сегодня ситуация изменилась.

— Не кажется ли вам, что вместе с этим пониманием ваша жизнь стала несчастнее?

— Это могло бы случиться, если бы у меня было время быть несчастным. Но по сути моей профессии моя голова перманентно занята текущим производством. У людей, связанных с художественными ремеслами, все время что-то варится в мозгу, мы постоянно дошлифовываем, доисправляем что-то, продумываем следующий шаг. И, слава богу, для политики или чего-то другого места остается не так много. Иначе я бы просто сошел с ума, что и происходит, кстати, со многими людьми, которым нечем башку занять.

— Не было ли у вас ощущения, что необходимо собрать вещи и уехать, пока не поздно? Все-таки хорошие мультипликаторы везде нужны…

— Тут у меня точно нет иллюзий — там меня никто не ждет. Мы нужны здесь, чтобы каждому из нас делать свою очень незаметную работу по охлаждению того самого накала в обществе, от которого бросает то в жар, то в холод. Большинство из нас своими маленькими усилиями все время пытается то тут, то там что-то залатать, чтобы жизнь была спокойнее, чтобы мы все почаще ощущали то самое душевное равновесие и комфорт, которые и составляют по сути человеческое счастье. То секундное понимание того, как же тебе хорошо и спокойно. Не есть ли это тот самый патриотизм, о котором сегодня так часто кричат?

— Несколько раз вы говорили, что фильмы — это не самое главное. Важно оставить человеческий след, сделать что-то помимо кино. Что вы имели в виду под этим?

— Смотрите, я вам напишу несколько фамилий: Терри Фокс, Шаварш Карапетян, Януш Корчак, Светлана Алексиевич. Кого вы из них знаете?

— Алексиевич — писательница, остальные мне не знакомы.

— К сожалению, сегодня это «в порядке вещей». Эти фамилии вообще мало кто знает, и в этом нравственная катастрофа нашего общества. Телевизионный персонаж, журналист, режиссер с шарфиком вокруг шеи, актер или вообще какой-нибудь «деятель искусств» гораздо более привлекателен общественному вниманию, чем люди, которые оставляют тот самый след. Шаварш Карапетян, к примеру, спас десятки жизней. Вытащил 20 человек из упавшего с моста в ледяную воду троллейбуса, после чего сам тяжело заболел. Светлана Алексиевич тоже входит в этот «список», хотя она писатель, человек творческий. Но ее книга «У войны не женское лицо», которую она писала около 20 лет, не думая о каком-то вознаграждении, — реально человеческий подвиг. Это сложное чтение, потому что твой привычный психологический комфорт протестует мгновенно. Сколько сил нужно было этой простой маленькой женщине, чтобы выслушивать эти чудовищные, нечеловеческие истории, вникать в них, проживать их вместе с женщинами, с которыми она беседовала. Сколько грязи на нее обрушилось после Нобелевской премии. Хочется сказать: какое невежество, да вы сотой доли не сделали в жизни того, что сделала она. Хотя бы тем фактом, что она выслушала тех женщин.

— Если вы признаете, что таким следом может быть книга, то не станете отрицать, что и кино им тоже может быть?

— Действительно, кино как продукт творческого мышления может производить невероятное эмоциональное впечатление и делать колоссальные подвижки внутри организма, буквально переворачивать все внутри и оставлять почву для размышлений. Я этого не отрицаю. Но для подавляющего большинства режиссеров кино — это три-четыре месяца производства, выполнение плана, освоение бюджета, а дальше — сидим, ждем, что нам принесет бокс-офис. Есть только единицы в истории кино, для которых создание фильма — глубоко нравственный процесс. Это нравственный поступок, как говорил Тарковский, который к таким режиссерам и относился. Там совершенно другая мотивация, совершенно другая внутренняя работа. Но за это приходится платить собственной жизнью. Ты тратишь себя, отрываешь куски своего мяса. Результат дорого стоит. Герман истратил 10 лет жизни на последний фильм, но так его и не закончил… Тарковский тоже не шибко заботился, как бы поберечь себя. Думаю, поэтому и Норштейн делает свою «Шинель» уже 30 лет — художник берет такой градус, что если не отстраняется от этого, то начинает сгорать. А мы, все остальные, носимся со своим творчеством, желая все время напомнить о себе миру: «вот мой фильмик вышел», «а я вот картину написал»… Молодец, положи на полку.

Беседовала Софья Мохова

Константин Бронзит родился в Ленинграде в 1965 году. Закончил вечернее отделение факультета дизайна имени В. Мухиной. Параллельно с учебой работал в цехе мультипликации студии «Леннаучфильм», где впервые попробовал себя в качестве режиссера. Поехал в Москву, в 1995 году окончил отделение Санкт-Петербургского высшего художественно-промышленного училища режиссуры анимационного кино. В столице работал на студии «Пилот» под руководством Александра Татарского. В 1995 году работа Бронзита Switchcraft получила гран-при за лучший короткометражный анимационный фильм на международном фестивале в Аннеси, что стало первым международным прорывом автора. С 1999 года режиссер трудится на студии анимационного кино «Мельница» в Петербурге. В качестве главного консультанта работал над многими проектами, а также осуществил постановку полнометражного мультфильма «Алеша Попович и Тугарин Змей». За снятый мультфильм «Уборная история — любовная история» был в 2009 году номинирован на премию «Оскар». Является лауреатом множества международных фестивалей и премий, член Национальной французской академии кинематографических искусств, член Американской Академии кинематографических искусств «Оскар».