«Россияне с удовольствием здороваются с Чертом»

Весь в черном, в шляпе и с большим чемоданом — на таможнях кукловода пропускают с трудом. И все-таки театр «Деревянная лошадь», возникший в Ленинграде еще до перестройки, за границей знают лучше, чем на родине. В Кембридже в честь него установлен памятник. «Росбалт» застал руководителя театра Евгения Кощевского в Петербурге. Наш разговор — о редкой профессии кукольника, секретах создания марионеток, причудах российских пограничников и об Америке, где артист жил несколько лет.

— Вы пришли на интервью с одной из марионеток. С виду это мышонок с хоботом, как у слона. Представьте вашего товарища.

— Это одна из моих самых любимых марионеток — Дуду. Он был сделан для спектакля «Финист Ясный Сокол» еще в 1987 году. Служил дудкой злого царя. Тот приходил и говорил: «Сейчас вы будете плясать под мою дудку». После чего появлялся Дуду.

— На самом деле он добрый?

— Да, я даже не уверен, нравилась ли ему эта роль. Потом уже с радостью Дуду стал играть веселого музыканта. Теперь он символ нашего театра.

— Дуду — из стареньких. А какие куклы вы создаете сегодня?

— В театре есть Петруша — в треуголке, с гитарой, одет в духе комедии дель арте. Я делаю постмодернистское отображение этой куклы в виде рок-музыканта. То же лицо и комплекция, но измененная пластика движений и раскраска в духе глэм-металла. С этой куклой планирую несколько вариантов выступления, активно работаю над представлением с прямой трансляцией на экран. Сейчас в больших залах с моими марионетками работать сложно, они мелкие. Первые ряды видят напрямую. Плюс представление включает интерактивную часть, куклы общаются со зрителями, а задние ряды этого лишены.

— Почему не сделать кукол большего размера?

— У марионеток велика проблема инерции. Чем больше кукла, тем медленнее она будет двигаться — сильно изменится пластика. Поэтому при создании марионетки очень кропотливая работа в том, чтобы найти нужные движения, правильно ее подвесить.

— Искусству вас научил отец — основатель петербургского театра Игорь Фокин?

— Да. Обучать он начал, когда мне было лет шесть. Шли перестроечные годы, театр давал уличные представления. На День города и в другие праздники. Игорь брал меня с собой. В 91-92-м я первый раз показывал куклу, которую звали Егор.

Отец учил меня управлять куклами и создавать их. Единственное, что я плохо освоил, — это резьба по дереву. Предпочитаю другие материалы. Леплю заготовку, потом использую свой особый рецепт, который позволяет делать фактуру и вес, как у дерева. К сожалению, многое пришлось выяснять самому, — мне было 11 лет, когда папы не стало. Мы уже жили в США.

— Как вы там оказались?

— Отец в первый раз поехал в Штаты в 1992 году. Буквально на две недели, с коллективом «Классического театра» — с постановкой «Три сестры» по Чехову. Взял с собой несколько кукол. Выяснилось, что с ними можно успешно выступать в Кембридже на Гарвардской площади. На следующий год поехал туда на все лето. В конце мая 1994 года мы перебрались всей семьей. В Америке у меня родились сестра и брат. Театр «Деревянная лошадь» наконец получил признание. Отец умер 21 сентября 96-го — его коллеги-артисты устроили благотворительный концерт, чтобы как-то помочь нам. Вскоре мы вернулись в Россию.

— Как возникло решение, что вы будете продолжать дело отца? Вы были подростком и за все время еще бог знает кем могли стать…

— В принципе я и стал. Развивался совсем в другом направлении. С детства занимался музыкой — я кларнетист — и также осваивал академический вокал.

Выступать с куклами начал в Петербурге в 15 лет. Моя сестра тяжело болела, и в отделении больницы, где она лежала, я показал первое самостоятельное представление. Потом давал представление для съемок документального фильма про отца. И активно стал выступать с 2006 года.

— Ваш театр, как говорится в анонсе, сохраняет дух старинного театра кукол. За счет чего?

— Сейчас очень популярно соединять кукол и современные технологии, применять какие-то лампочки, другие фокусы. Я не вижу в этом никакого смысла. Театр кукол имеет большую историю. Настоящие марионетки — те, которые управляются с помощью ниток или лесок. Как, например, у моего замечательного петербургского коллеги Виктора Антонова в его спектакле «Цирк на нитях». Кроме того, в нашем театре нет уродства кукол. Даже скелеты и то не страшные, а симпатичные — танцуют под песню «Светит месяц, светит ясный…».

— Почему вы избегаете уродства кукол? Сегодня стало трендом делать детские игрушки в виде монстров, вампиров и подобного.

— Да, это модно. Но представления нашего театра предполагают,что куклы должны быть эстетически привлекательны. «Деревянная лошадь» подходит и для маленьких зрителей от двух лет, и для взрослых. Разумеется, какие-то шутки могут быть детям непонятны. Например, когда кукольный Черт забирается кому-нибудь на плечо и начинает нашептывать на ухо. В случае с детьми он подходить к ним близко не будет.

С этой куклой, кстати, связано много забавных историй. Помню, китайская старушка, увидев маленького Черта на улице, стала стучать по нему зонтом. В Малайзии с ним вообще пришлось быть очень аккуратным — для мусульман это страшный и опасный «шайтан». Есть сцена в спектакле, когда Черт быстро пробегает по кругу. Так зрители в первых рядах просто шарахались от него, наскакивали на тех, кто стоял сзади. В итоге пришлось изменить сценарий и убрать этот момент из соображений безопасности.

— В России с чертями попроще?

— Да, у нас с ними все нормально. С большим желанием с Чертом все здороваются. А в Европе их просто любят.

— В восприятии кукольного театра в разных странах есть «национальные» особенности?

— Для меня уличное представление — своего рода способ понять ментальность. Именно когда выступаешь на улице, ближе всего соприкасаешься с людьми, видишь, как они реагируют, что их трогает, даже можно почувствовать сам дух народа, характер.

Я себе устроил достаточно тяжелый марафон уличных выступлений в Малайзии длительностью в полгода. Горный курорт приглашал артистов работать в шляпу, оплачивались дорога, проживание, еда и предоставляли где-то $1000. Все остальное — сколько сам заработал. Мне не требуется большой сцены, поэтому я перемещался с места на место по территории курорта, парка аттракционов. И что заметил — малайцы не улыбаются! Хотя там есть разные группы туристов. Например, из Дубая — идет один араб, а за ним десять укутанных жен, но по глазам все равно видно, что им нравится. Из Таиланда очень улыбчивые зрители. А что малайцы, что китайцы смотрят с серьезным видом, не показывают эмоций, хотя в конце аплодируют.

— Где ваш театр побывал в Европе?

— В Финляндии, Швейцарии, Германии, Польше (она мне особо интересна, потому что имею польские корни). Я люблю в Европе выступать. Гораздо больше, чем в Азии, где люди смотрят на представление сплошь через экраны планшетов и телефонов. Ведь это промежуточное звено убивает половину спектакля.

Должен сказать, что гастроли вообще стали расцветом театра. Стандартная история в России с артистами: внутри страны чего-то добиться трудно. А когда человек выезжает за границу, имеет там успех, то возвращается обратно и вдруг выясняет, что можно работать и в России. После того как наш театр стал активно гастролировать, он стал более востребован и в Петербурге.

Помню, как еще в 2009 году выступал у «Мюзик-Холла» — публика у нас очень странно реагировала. «А сколько стоит ваше представление?» — спрашивали меня. Сколько стоит, если я на улице стою? Вот шляпа — хотите, посмотрите представление и заплатите, не понравится — ничего не надо. Формат профессионального уличного выступления (а не ситуации, когда дышащий перегаром гитарист нагло требует денег) для людей был абсолютно непривычным. Сейчас это стало более понятным.

— Развит ли современный Петербург с точки зрения кукольного искусства? И вообще как изменился город с тех пор, когда здесь давал представления ваш отец?

— Изменения, конечно, огромные. Этот номенклатурный контроль, который присутствовал везде… В Пушкине театр был практически разрушен из-за того, что отец был неугоден местному Горисполкому, он не хотел сотрудничать с партией. Однажды мы уехали на неделю, вернулись — театр заколочен, висят три куклы: два разбойника (один сейчас Арлекин, другой Пьеро) и Дуду. Здание опечатано.

В советские годы создать свой театр было очень тяжело. После перестройки наметилось активное развитие культуры, появились огромное количество площадок, новые театры. Например, с радостью наблюдаю, как с 90-х живет театр «Странствующие куклы господина Пэжо». Это современная комедия дель арте. На мой взгляд, один из ярчайших коллективов. Сейчас он базируется в Южно-Приморском парке.

Понятно, что в Петербурге есть Большой театр кукол. Очень много Петрушек, масса совсем детских театров — для садиков и начальной школы в стилистике «Спокойной ночи, малыши!». Сейчас планируем небольшой кукольный фестиваль в Петербурге. Если все сложится, он состоится в сентябре.

В целом в городе проходит много фестивалей. Был КYКАРТ — я выступал на Невском. Так получилось, что во время номера дети уронили мою стойку, две куклы упали, нитки запутались. Но обычно легко их распутываю, если никто не пытается мне помочь.

— У вас, как на заводе, тоже бывают аварийные ситуации?

— Да, чем больше работаешь с куклами, тем меньше понимаешь шутки про спутавшиеся наушники.

— Каким вы видите развитие своего театра? Сейчас у вас нет площадки…

— Не думаю, что нам нужна своя площадка. В основном все-таки театр гастролирующий. Мне интересно выступать на фестивалях. Кроме того, для таких марионеток придется создавать очень своеобразный зал — небольшой, но многоярусный. В перспективе вижу развитие сценарных спектаклей. Есть идея поставить «Севильского цирюльника» по Бомарше.

— А какие страны еще хотели бы открыть для «Деревянной лошади»?

— Как раз сейчас договариваюсь, чтобы поехать в Британию. Хочу попробовать выступать в Южной Америке, где очень своеобразные фестивали. Например, в Бразилии по умолчанию все фестивали идут с трансляцией на огромные экраны. Многотысячная толпа, как на рок-концерте. Конечно, очень интересно получить такой опыт.

— Сложно марионеток через границу перевозить?

— Сложнее всего на самом деле у нас. Марионеток всегда вожу с собой, в салоне — в багаже никогда не повезу, как музыкант свой инструмент. Проблема возникает в зоне безопасности, когда сотрудники видят мой чемоданчик. Каждый раз слышу: «Пожалуйста, откройте». «Что это?». Куклы, я артист, вот моя визитка. Все это знаю наизусть, заранее приезжаю в аэропорт. Но бывают и неожиданные реакции.

Когда я ехал из Цюриха, меня спросили: «Вы коллекционируете кукол?» А вопрос про вуду был просто замечательный. Летел из Малайзии через Амстердам, уставший, плохо себя чувствовал, трясло, принял лекарства против укачивания. Трансфер был долгим, совсем спать захотел. Прохожу контроль. Останавливают — показываю кукол. «А это точно не вуду?» — пристально смотрят на меня. Кстати, российские пограничники — единственные, кто постоянно обнаруживают в Бабе-яге «патрон».

— Там механизм какой-то?

— Утяжеление куклы — небольшая свинцовая вставка. И только на нашей границе ее видят, больше нигде.

Еще много зависит еще от того, как я одет. Если в костюме, во френче — казалось бы, приличный человек, а наоборот — ко мне относятся повышенно серьезно. Начинают подозревать чуть ли не в терроризме. А если лечу в джинсах, косухе, то все спокойнее. Видимо, так я, на взгляд таможенников, больше похож на артиста. В общем, в зависимости от костюма у нас по-разному проверяют.

Беседовала Любовь Костерина