«Если бы не Ленинград, мы бы не выстояли»

27 января 2014 года, в годовщину снятия блокады Ленинграда, к трибуне немецкого Бундестага вышел седой мужчина с тростью, в мешковатом костюме, без галстука. 45 минут он рассказывал правителям Германии — президент и канцлер сидели в первом ряду — об ужасах войны, о памятных 900 днях. Рассказывал стоя, отказавшись от предложенного стула. На русском языке.

«Я начал войну с первых дней, записался в народное ополчение добровольцем. Зачем? Сегодня я даже не знаю, зачем. Наверное, это была чисто мальчишеская жажда романтики. Как же без меня будет война, надо обязательно участвовать. Но ближайшие же дни войны меня отрезвили», — так 95-летний Даниил Гранин описал немцам начало своего военного пути.

В 1941 писателю было 22 года, он уже окончил институт и работал инженером на Кировском заводе. Но вскоре оказался в окопах под Ленинградом. Позже он будет рассказывать о ежедневных бомбежках города, о многочисленных провальных попытках прорвать блокадное кольцо, о тысячах убитых.

Гранин прошел всю войну, а после нее стал писателем. Славу ему принесли романы «Искатели» и «Иду на грозу», рассказывающие о молодых советских ученых. Он любил писать о людях науки, прогрессивных, не терпящих пустой бюрократии. Но все же главными героями его творчества многие назовут не их, а изможденный Ленинград, его защитников и обитателей.

Спустя 30 лет после окончания войны Гранин вместе с Алесем Адамовичем соберут воспоминания людей, живших в осажденном городе. «Блокадную книгу» сначала даже не захотят издавать. Но сейчас эта хроника трагических событий доступна всем, и каждый может поискать в ней ответы на свои вопросы. Как жил осажденный город и, главное, как он выстоял?

«Все-таки, наверное, сыграло роль то, что это был интеллигентный город, город русской интеллигенции. Интеллигенция означает духовность, нравственные принципы. И второе: историческая значимость Ленинграда. Вы знаете, я провел на переднем крае, в Шушарах, с самого начала обороны очень тяжелое время. Над нами с утра пролетали эскадрильи бомбардировщиков бомбить город. Над нами с шелестом неслись снаряды. Мы были беспомощны, мы не могли остановить эти снаряды. Мы только смотрели, как дымы пожаров поднимались на горизонте. Но если бы за нами был не Ленинград, а какая-нибудь новостройка или просто населенный пункт, мы бы не выстояли. Вот это ощущение, что за нами, может быть, самый европейский город России, созданный Петром, созданный всей культурой России — действовало сильнее всего», — рассказывал Гранин в интервью «Росбалту».

На «блокадной» почве писатель даже однажды повздорил с министром культуры Владимиром Мединским. Тот в радиоэфире назвал «враньем» данные из книги Гранина о выпечке «ромовых баб» для коммунистического руководства Ленинграда, в том числе для Жданова.

После разгоревшегося скандала министр позвонил Гранину и заявил, что его «неправильно поняли». Писатель тогда прокомментировал инцидент так: «Начальству невыносимо произносить извинения».

Хотя все понимали, что Мединский выбрал не ту персону для споров, выступив в амплуа «моськи». Гранин жил и творил в Петербурге. И был его неотъемлемой частью. Той моральной твердыней и камертоном, чье слово реально имело значение.

До последних дней своей жизни он помогал городу. Вступался за детскую больницу, которую хотели расформировать, выступал против снесения Блокадной подстанции, объединения РНБ с московской библиотекой. И с сожалением говорил о конфронтации России с Западом. По его мнению, память о прошлых войнах должна была объединять людей в попытке сохранить мир.

Поэтому настолько важным для писателя стало то выступление перед немцами. В том самом месте, где когда-то были руины ненавистного Рейхстага.

«Когда я ехал на выступление в Бундестаг, я вспомнил, что на протяжении всей войны мы все время думали о том, что, может быть, придет тот день, когда мы дойдем до Рейхстага. Это было ничем не подтвержденное чувство. Рейхстаг был призраком в тумане, точкой в войне. Мы терпели поражение за поражением, бежали, драпали, пока не дошли до самого города. Но Рейхстаг существовал. В начале недоверчиво появился, потом пропал, появился снова. Когда мы прилетели в Берлин, вышли из самолета, добрались до места и я вошел в Рейхстаг, то меня охватило странное чувство: вот он финал огромных событий, связанных с моей войной», — заявил Гранин.

Писатель отметил, что, когда вошел в заполненный людьми зал, у него возникло желание «просто рассказать то, что они в Берлине не знают». Он понял, что многие молодые немцы никогда не слышали об ужасах блокады. И он рассказал о карточках, 125 граммах хлеба, каннибализме, трупах людей, которые почти ничего не весили. И о главном герое блокадной жизни — «проснувшемся в людях сострадании».

В каком-то смысле писатель продолжил дело Ольги Берггольц, которая была голосом осажденного Ленинграда. Гранин тоже стал его голосом, который донесся до самого сердца Германии. И продолжал звучать в Петербурге до сегодняшней ночи. Казалось, это две неразрывные вещи — город и Гранин. Теперь городу придется жить без него.

«Я ничего не могу посоветовать. Каждый человек имеет свою программу, свой вкус, свой незримый, неосознанный план. Нет всеобщего счастья, всеобщей разумности жизни. У меня есть просто внутренний закон, что сегодняшний день должен быть самым счастливым днем в моей жизни», — говорил писатель.

Петр Михайлов