«Опросы хорошо замеряют то, что мы и без них знаем»

Исследования общественного мнения в России традиционно воспринимаются как элемент политической борьбы. Если ВЦИОМ и ФОМ считаются агентами Кремля, то «Левада-центр» служит ориентиром для либералов. Свои социологические данные предоставляют и отдельные политические фигуры — например, Алексей Навальный. Вопрос в том, можно ли действительно доверять всем этим цифрам. Ответ: нет.

За стройной подборкой статистических данных, которые нам представляют как результаты опросов, всегда стоит определенная работа. Мы получаем уже готовый продукт, но как он был приготовлен? Какие вопросы и в какой обстановке были заданы? Сомневался ли человек или ответил сразу? Есть множество деталей, которые вы никогда не узнаете.

Кандидат социологических наук, завлабораторией методологии социальных исследований ИнСАП РАНХиГС Дмитрий Рогозин, принявший участие в росбалтовском проекте «Квартирник», отмечает, что все опросные компании склонны скрывать методы получения информации. В этом им теперь помогает закон о защите персональных данных.

«Вне зависимости от того, кем якобы ангажированы социологи, на вопрос «Как?» тебе отвечают: «Не ваше дело». Полученные в итоге таблицы — лишь малая часть состоявшейся коммуникации между интервьюером и респондентом, и это очень удобно для тех, кто пытается манипулировать опросами общественного мнения, — поясняет Рогозин. — После контроля в опросных компаниях я пришел к выводу, что в той или иной мере фальсифицируется до 40% анкет. Причем это еще очень мягкая оценка. Если бы мы учитывали все нарушения процедуры, то процент был бы намного большим. И эти выводы до сих пор никто не оспорил».

Рогозин поясняет, что есть разные способы фальсификации и фабрикации. Это не всегда прямая подделка. Но своего рода поделка, полученная на основе реальных данных. Например, интервьюер может допросить доступных людей, а выдать это за случайную выборку. Также полстеры зачастую подменяют опрос экспертным интервью самих себя.

«Интервьюеру придет опросное задание, он точно опросит как минимум 20% респондентов, но снизит коммуникативную нагрузку на отвечающих: задаст только пять реперных вопросов, а остальную таблицу заполнит сам. То есть он поступает как гуманист. Поэтому в итоге наши опросы общественного мнения очень хорошо замеряют как раз то, что мы и без них хорошо знаем. Но как только возникает ситуация, которая противоречит здравому смыслу, то все сразу ломается. Когда интервьюеры не могут проверить здравым смыслом полученные данные, они начинают их редактировать», — говорит эксперт.

Зачастую российский интервьюер оказывается в позиции, когда фальсификация — единственный возможный выход. Огромные бессмысленные опросные листы, крайне небольшая плата за каждую анкету, ограниченное время на беседу. И интервьюеров уже почти никто не ждет, люди не стремятся рассказать им свою точку зрения. Они отвечают на вопросы либо по телефону, на бегу, либо нехотя приоткрыв дверь квартиры. Этот разговор, по сути, не интересен ни одному из собеседников, и в нормальных условиях он никогда бы не состоялся.

Кроме того, респонденты частенько врут. Особенно если речь идет о политических предпочтениях. По оценке старшего научного сотрудника Социологического института РАН Татьяны Протасенко, около 15% опрашиваемых «подтягивают» свой ответ к мнению референтной группы. Например, петербургскому интеллигенту не захочется рассказывать о том, что он поддерживает Путина.

Так что в опросах очень многое может пойти не так. Логично подумать, что в таком случае полученная на выходе статистика вообще не отражает реальность. А уж особенно реальность, существующую за пределами мегаполисов.

Однако Дмитрий Рогозин не согласен с тем, что из-за фальсификаций опросов мы имеем неверное представление о ситуации. «Картина у нас есть, но нет представления о том, как она формируется. И отсюда возникает проблема интерпретаций. Поэтому я выступаю не за то, чтобы опросы были уничтожены. А за то, чтобы они являлись публичной активностью. Мы должны знать, как они проводятся. Пока же специалисты игнорируют вопрос «Как?» в ущерб вопросу «Что?», — отмечает Рогозин.

Социолог считает, что мы должны перестать считать опросы политическим инструментом. И в качестве примера приводит исследование ФОМа, проведенное накануне референдума по присоединению Крыма к России. По сути, именно его результаты легитимизировали запущенный процесс и существенно повысили статус опросных компаний.

«Крымский опрос — один из самых качественных, проведенных в России. Что, конечно, не вяжется с представлениями интеллигенции. В нем был всего один вопрос: «Крым — это Россия?» И у людей не было никаких затруднений в ответе. Хотя по формулировке вообще непонятно, о чем мы спрашиваем. Это различие между произнесенным вслух вопросом и окружающим его медийным контекстом показательно. Оно демонстрирует, что опрос был сделан хорошо», — заключает Рогозин.

Но такие опросы — все же редкость. В большинстве случаев ситуация гораздо более комплексная и запутанная. И каждый раз, когда вас пытаются в чем-то убедить с помощью результатов опроса, знайте, что это самый слабый аргумент.

Софья Мохова