Posted 17 марта 2019,, 08:13

Published 17 марта 2019,, 08:13

Modified 31 января, 22:20

Updated 31 января, 22:20

«Фрики украшают жизнь»

17 марта 2019, 08:13
Художников не должно быть много, считает Марина Колдобская, которая с ранней юности поняла, что не может жить, как обычные люди.

Художник и журналист Марина Колдобская – давний друг «Росбалта», а не так давно она стала гостем росбалтовского «Квартирника», выступив с лекцией о современном искусстве. Она окончила ЛВХПУ имени Веры Мухиной, входит в состав Товарищества «Свободная культура» и Культурного Европарламента. Марина Колдобская известна как участница первой в России женской арт-группы «Я люблю тебя, Жизнь!» (1991) и организатор женской арт-группы «Любимые люди» (1995).

Она публикуется в периодических изданиях обеих российских столиц, а также выпустила несколько книг. Успела поработать директором Музея нонконформистского искусства и петербургского филиала Государственного центра современного искусства. Марина Колдобская также является соорганизатором лаборатории медиа-искусства Cyland и фестиваля Cyberfest (с 2007 года). «Петербургский авангард» побеседовал с художником о призвании, современной живописи и заповедниках академизма.

– Что такое «быть художником» в вашем мировоззрении? Это предназначение, миссия, нечто, без чего вы не представляете свою жизнь, или то, что вы лучше всего умеете делать?

– Когда мне было лет примерно 16-17, я поняла, что не смогу жить как «нормальные люди» — ходить на службу, слушаться начальников, выполнять какие-то задания, добиваться должностей, ездить на картошку… Рисовать я любила, и показалось, что профессия художника – это способ уклониться от советской рутины. В моем случае это получилось.

Но вообще-то, и тогда, и сейчас я встречаю людей, одержимых карьеризмом. А карьеризм превращает жизнь «свободного художника» в нудное восхождение по служебной лестнице. Я художник потому, что мне это нравится. Это кайф. Главное тут — детское желание мазать краской, калякать-малякать. Без этого нет художника. А идеи, образы, эстетика – это все наживное, это меняется.

Вы начали свою деятельность свободного художника в 1980-е годы. С чем у вас чаще всего ассоциируется это время в воспоминаниях, и какой культурный окрас оно имело в истории страны?

– 1980-е, особенно первая половина, были странным временем. С одной стороны – совок безнадежный, все протухло и прогнило. Но как раз это давало какой-то отчаянный кураж. Мы понимали, что ничего не можем изменить. А жизнь проходит, надо принимать то, что есть, давайте попробуем веселиться. Тогда появились все легендарные питерские группы: «Митьки», «Новые художники», «Некрореалисты», «Инженеры искусств». И многие другие, кто не принадлежали к этим «брэндам», тоже работали очень бодро. И когда случилась – совершенно неожиданно – Перестройка, стало ясно, что иначе и быть не могло. И стало совсем весело.

В чем специфика творчества «женских арт-групп», в которых вы работали?

– Женских групп в России было раз-два, и все. У любой художественной группы, как например, у любой семьи, своя история. Делать обобщения сложно, да и неправильно. Скажу про группу «Я люблю тебя, Жизнь!». Мы с Маней Алексеевой, Женей Каменецкой и Мариной Тепловой развлекались: устраивали пикники, квартирники, оформляли какие-то тусовки. Надо сказать, наши мужчины нам всячески помогали, хотя не имели амбиций художников. Никакой особой идеологии в этом не было, просто нам вместе было весело. И куражно – ведь впервые в России!

Каково, на ваш взгляд, соотношение образовательного вклада и влияния педагогов в развитии молодого художника и его собственных представлений о том, как дать выход своему таланту? Как то и другое сказывается на их дальнейшем пути?

– Не уверена, что лично мне образование в Мухинском училище (ныне Санкт-петербургская Государственная художественно-промышленная академия имени Штиглица) много дало. Там царил какой-то странный антиинтеллектуализм – за исключением занятий по философии, которые я вспоминаю с удовольствием, преподаватель был хороший. А в профильных дисциплинах практиковалось рисование черепов, раскрашивание натюрмортов, передирание дизайна с западных каталогов. Но от других, уважаемых мною художников, учившихся там же раньше или позже, я слышала совершенно другие отзывы. Видимо, кому как повезло. Вообще, по-моему, образование больше зависит от ученика, чем от учителя.

Если человек готов к тому, чтобы принять знания – он найдет те, которые ему нужны. Тусуясь среди доморощенных художников, писателей и музыкантов, я получила гораздо больше, чем в аудиториях Мухи. Ну и в библиотеках, конечно – и в мухинской было что полистать, и в Академии (ныне Российская академия художеств), и в Публичке (ныне Национальная библиотека).

«Бывших художников не бывает» – это истина или всего лишь красивое выражение? Есть ли среди ваших прежних товарищей по учебе те, кто решил навсегда порвать с художественным творчеством?

– В абсолютном большинстве мои соученики картин не пишут и статуй не ваяют – но они и не собирались, они учились промышленному дизайну. Художников вообще не должно быть много. Этому нельзя научить, это склад души, образ мыслей. В Мухе учили, как оформить стенгазету, как спроектировать стул, как устроить детскую площадку. Заклинаний про высокое искусство было, слава Богу, не так много. А вот в Академии художеств студентам до сих пор внушают, что они художники. Знаю немало людей, просто искалеченных таким образом – взращены амбиции, освоено ремесло, но на самом деле человеку это не нужно, и бедолага всю жизнь мается, на выставки рвется, карьеру выстраивает, прикидывается непризнанным гением… Это беда!

Профессия художника, особенно в России – социально незащищенная, не особо уважаемая, в смысле заработка очень рискованная… Все эти минусы может перевесить только кайф, который человек получает от самой работы. Если кайфа нет – тогда стараться незачем совершенно.

Можете ли вы выделить самые любимые среди арт-проектов, которые курировали?

– С удовольствием вспоминаю, например, Арт-медиа форум в 2000 году. В Питере была устроена большая тусовка про связи между СМИ и искусством, главным куратором был москвич Марат Гельман, а я отвечала за привлечение питерских авторов. Кайф был в том, что местные авторы мгновенно нашлись, хотя мои московские коллеги в те годы считали, что Питер – сонный тоскливый город, где на сцене современного искусства нет ничего, кроме Новой Академии (постмодернистский проект, возглавляемый Тимуром Новиковым, пародийно культивировал так называемые «классические формы» искусства). А тут, как из-под земли, появились никому не известные авторы – художники с социальным темпераментом, журналисты с художественным вкусом, на коленке сделанные журналы по искусству, разнообразные сайты… И многое очень неплохого качества. Оптика поменялась, это было приключение. В который раз подтвердилась старая мысль, что все у нас есть, просто никому не нужно. Создайте запрос – и все появится.

Почему жанр «перформанс» воспринимается как ниша художников, а не актеров, хотя вроде бы это ближе к их профилю?

– Возможно, потому, что перформанс обычно не требует специальных актерских навыков. А требует идеи, сценария, драйва, харизмы… В прошлом году, например, мы с музыкантом Владимиром Волковым и актером Павлом Семченко устроили перформанс «Поединок» в Эрмитаже: сначала мы с Волковым «ругались» при помощи музыкальных инструментов, потом фехтовали огромными кистями, измазав друг друга черной и красной краской. Павел Семченко сводил звук и выступал как рефери. Кем мы были? Музыкантами? Живописцами? Актерами? Проще сказать artists. Вообще, это разговор о терминах, а все термины условны.

Как вы относитесь к людям, которые выдают за искусство некие бессмысленные эпатажные действия, и к тому, что к художественному творчеству примыкают так называемые фрики вроде Сергея Пахомова, приглашенного на ярмарку Sam Fair в Музее стрит-арта осенью 2018 года?

– Эпатаж далеко не всегда бессмыслен. Фрики украшают жизнь. Ярмаркой Sam Fair рулят профессиональные люди, они понимают, кого и зачем приглашать. И вообще, пусть все делают все, что могут – потом разберемся.

Какое место в вашей жизни занимает декоративно-прикладное творчество? И могут ли считаться художниками те, кто посвящает себя ему, например, созданию авторских сувениров?

– Ваш вопрос вызван, видимо, тем, что среди профессионалов сложилось пренебрежительное отношение к прикладному искусству, а «декоративное» в какой-то момент стало практически синонимом «бездумного». Бездумным может быть что угодно. Бездумной живописи мы, что ли, не видали? Я вообще не любитель делить жизнь на жанры, раскладывать по полочкам и определять, какая полочка выше, какая ниже. Мне керамика Пикассо, например, нравится гораздо больше, чем его живопись. Если работа художника «идет в народ» – в виде, допустим, принтов – отлично. Я сама охотно даю свои картинки для печати на сумках, футболках, значках. Все музеи, кстати, поступают так со своими хитами – зайдите в любой музейный gift-shop. В конце концов, человеку может быть не по карману картина любимого художника – а принт он сможет купить.

Есть ли будущее у академической живописи и графики в нынешней массовой культуре, новые имена в этом жанре, или это часть безвозвратно ушедшей эпохи?

– Не знаю я, честно говоря, что такое «академическая живопись и графика». Вы имеете в виду многофигурные тематические картины с анатомически правильным рисунком? Сегодня это либо игра, либо продукция для людей, сильно запоздавших в своих пристрастиях. Когда в девятнадцатом веке возник термин «академизм», он сам по себе предполагал, что «классическая» эстетика в прошлом, в жизни она неуместна, и водиться она теперь будет в специальных заповедниках-академиях. Но кому-то, видимо, нужны и заповедники.

Беседовала Людмила Семенова

Глобальные вызовы, с которыми столкнулась в последние десятилетия человеческая цивилизация, заставляют общество все больше прислушиваться к мнению ученых, мыслителей, философов, деятелей общественных наук. Проект «Квартирник» представляет петербургских интеллектуалов, которые ищут объяснения проблемам XXI века.