Posted 8 февраля 2020,, 11:36

Published 8 февраля 2020,, 11:36

Modified 1 февраля, 00:52

Updated 1 февраля, 00:52

«В Советский Союз мне не хочется»

8 февраля 2020, 11:36
За последние годы российский зритель сильно изменился, считает артист художественного слова Василий Соловьев-Седой.

— Вы — внук композитора. В вашем личном творчестве этот факт скорее мешает или, наоборот, помогает?

Не мешает точно. Жанр, которым я занимаюсь, художественное слово, — не самый популярный на свете. Поэтому иногда я просто такой же Соловьев, как Соловьев — мой дед, потому что Седой —это псевдоним. В некоторых случаях добавляю приставку «Седой», чтобы какая-то часть зрителей пришла из любопытства. С этой точки зрения помогает.

— Художественное слово действительно не очень популярно. Каково работать в жанре, который не очень востребован?

С ним происходят метаморфозы. Были неожиданные взлеты 60-х годов на поэтических вечерах. Потом невероятный подъем в 90-х, когда открыли все запасники, вышли книги, которые читатели не видели. У меня были программы по Набокову, по Бродскому и другим авторам. В то время они собирали действительно большие залы, потому что это было интересно и ново.

Десять лет назад было совсем затишье. Сейчас все немного по-другому, начинается шевеление. И я в основном пытаюсь работать в команде: уже сделал девять программ с замечательным музыкальным ансамблем «Дивертисмент» под руководством Ильи Иоффа. Абсолютно самодостаточный коллектив, которому я не нужен. Но мы подружились и работаем вместе. Мне так, конечно, легче, привлекать публику, потому что сочетание слова и музыки —это другое.

Много читали великие и замечательные Сергей Юрский, Михаил Козаков, сейчас можно услышать Константина Хабенского, Ксению Раппопорт. Но зрители ведь идут не на чтение, а на артистов. Если ты человек с неизвестным лицом, скажем так, какую программу ты ни заявляй, большого ажиотажа и успеха вряд ли можно ждать. Я, наверное, пошел по пути наименьшего сопротивления, но, тем не менее, это возможность собрать зрителя, потому что на музыку все-таки реагируют лучше.

— Вы сыграли много моноспектаклей. Можете привести пример текста, который сложнее всего произнести со сцены?

— Я не искал легких путей и всегда брал довольно трудных авторов. У меня нет задачи обязательно читать Марселя Пруста, что, честно говоря, я и не пробовал. Но читать и воспринимать стихи в принципе трудно. Зритель должен быть подготовлен и достаточно образован, потому что понимать поэзию Бродского, Набокова или Пастернака сложно. Случайный человек больше десяти минут не выдержит. Зритель тоже изменился, надо сказать.

Я делал свою первую программу по Бродскому в 1997 году. В ней было два отделения по 50 минут. Публика выдерживала сложнейшую поэзию. Сейчас о подобном даже речи быть не может. Поэтому я сделал с оркестром «Дивертисмент» программу, которая называется «Бродский. Чаплин. Пьяццолла». В ней, помимо стихов Бродского, звучат музыкальные произведения Чаплина и Пьяццоллы. Так воспринимается лучше. Сейчас я бы не рискнул выйти и два часа читать Бродского без музыки. Либо читать перед аудиторией какого-нибудь института. Конечно, когда ты читаешь прозаическую программу, то есть сюжет, интрига, есть за чем следить; так проще. За этим зритель успевает следить.

— А какой самый сложный автор? За что бы никогда не взялись ни при каких обстоятельствах?

— Труднее всего запоминаются, конечно, Бродский с Пастернаком. Они не укладываются в рамки нормального восприятия, потому что у людей свое видение, свое сознание, свой слог. И когда учишь что-то, ты обычно цепляешься за что-то, запоминаешь. А у них все в космос куда-то! Иногда просто не получатся запомнить.

Если говорить про совсем невозможных авторов: недавно мне предложили почитать прозу Мандельштама. Специально для нее была написана музыка, кстати, но я прочитал буквально несколько страниц, и понял, что я не догоняю и никто не догонит. Только глазами. Есть вещи, которые глазами можно прочесть, но со сцены — вряд ли.

— Вы организуете вечера в честь вашего дедушки. Что вы от них получаете? Какая у вас мотивация?

— Мотивация моя — чтобы не забыли. Главная. Люди ведь никогда не помнят композиторов. Помнят песни. Ты приходишь к зрителям, показываешь все, что написано одним человеком, а люди даже не подозревают, что это на самом деле так. Люди удивляются и радуются.

— В последние годы периодически в обществе возникает консолидированная ностальгия по Советскому Союзу. Есть даже ироническая песня «Очень хочется в Советский Союз». Вам хочется?

— Нет, в Советский Союз в глобальном понимании мне, конечно, не хочется. Другое дело, что в те годы прошла вся молодость, естественно, было совсем другое к этому отношение. Я общался с невероятно интересными людьми, которые приходили к деду. Я прожил с ним только двадцать лет. За все время, пока его нет, накопилось очень много вопросов, которые я не задал, а надо было задать обязательно. Тогда они в голову не приходили, а вот сегодня, со временем, к сожалению, уже не сделаешь. В этом смысле иногда туда хочется. Но не более того.

— Вы играли в театре только в восьмидесятые. Больше не выходите?

— В репертуарном театре — нет. На базе «Петербург-Концерта» мы иногда делаем небольшие спектакли. Учился я не на чтеца, а на драматического артиста, но так получилось, что перешел в этот жанр.

— Вы ходите в театр как зритель? Вам нравится то, что там происходит?

Я хожу в театр. До последнего времени очень активно. Но мне становится все скучнее и печальнее. Наверное, потому что я застал 70-е и 80-е годы и то, что творилось тогда в театре. Застал советскую песню, которую я считаю отдельным сгустком энергии. Я уверен, ее через сто лет будут изучать как отдельный феномен.

— Уже изучают!

— Да, потому что от нее никак не открепиться, потому что в праздники звучат именно те песни, а не эти. В театре тоже творилось невероятное! БДТ, Таганка, Современник. Конная милиция стояла у театра, невозможно было туда попасть. Это время отдельное, оно тоже ещё когда-нибудь настанет. Хотя, музыка, видите, она остается и звучит, а театр — он сиюминутный, к сожалению. Но этих режиссеров будут изучать и помнить.

— Вы в какой-то момент просто расстроились и перестали ходить?

— Я не перестал. Я все равно хожу, но хожу меньше. Раньше я изучал каждый месяц театральную афишу Москвы и Петербурга, и всегда было пять-семь спектаклей, на которые обязательно хочется сходить. Сейчас количество сократилось до одного-двух.

— А когда вы в последний раз испытали сильные и приятные чувства в петербургском театре?

Серьезных впечатлений у меня не было последнее время. Но у меня было невероятное потрясение, не связанное с нашим театром. Теперь весь театр разделился на «до» и «после». Я сходил на киновариант спектакля «Франкенштейн» с Камбербэтчем и Ли Миллером. При этом я совершенно не фанат подобных историй. И если бы меня на аркане не притащили, я бы не пошел смотреть никогда.

Потрясло все: игра актеров, сценография, сама мысль! После этого мне ничего такого на ум не приходит, хотя в Питере я достаточно давно никуда не ходил. Хотя все равно хочется посмотреть и «Палачей» с Басилашвили, новый спектакль с Алисой Бруновной («Волнение» прим. корр.). Я ближе к старым артистам, когда я был молодой, и они были молодые.

В свое время Москве спектакли Константина Богомолова были очень интересные. Например, потрясающая постановка «Много шума из ничего» на Малой Бронной (где он был еще в качестве приглашенного режиссера). Неожиданное видение пьесы, которая обычно играется как веселая комедия. А тут спектакль про мальчиков, которые уходят на войну в конце и вряд ли вернутся.

И это было так ясно сделано, никто эту пьесу под таким углом никогда не рассматривал. В Табакерке игрались замечательные «Старший сын», «Отцы и дети», «Заповедник», «Волки и овцы». Эти четыре спектакля просто блестящие! Но это было десять лет назад. Теперь у него другое видение. Поскольку он получил театр на Малой Бронной, думаю, скоро будет новый виток, он опять должен перемениться. В любом случае, за ним интересно наблюдать.

— В среду, 12 февраля, вы выступите на «Квартирнике» в «Росбалте». Что будет включено в программу вечера?

— Поскольку я первый раз буду гостем «Квартирника», моя первая задача —заинтересовать. Если получится, мы сможем продолжать и идти на какие-то, может, даже и экспериментальные вещи. Но сразу начинать с эксперимента не буду, хочется чего-нибудь человеческого.

Поскольку мы лишены в этом году холодов, я решил попробовать сделать теплый зимний вечер и почитать вещи, связанные с зимой, со снегом. И тем самым создать соответствующую атмосферу. Для этого я выбрал трех авторов, совершенно друг с другом, казалось бы, не связанных.

Каждый из них писал свое ощущение снега, мистику снега и все, что вокруг. Я начну с Давида Самойлова и его поэмы «Снегопад». Потом будут несколько «снежных» стихотворений Бориса Пастернака, которые всем, конечно, известны. И закончу я Пушкиным, «Метелью» из «Повестей Белкина». Хотя, я думаю, и у Самойлова, и у Пастернака с Пушкиным связь абсолютная.

Беседовал Артем Мельник

Глобальные вызовы, с которыми столкнулась в последние десятилетия человеческая цивилизация, заставляют общество все больше прислушиваться к мнению ученых, мыслителей, философов, деятелей общественных наук. Проект «Квартирник» представляет петербургских интеллектуалов, которые ищут объяснения проблемам XXI века.