«Цель западной цивилизации — сокращение населения и тотальный контроль»

Ирина Дудина — литератор, победитель первого петербургского слэма, автор множества поэтических сборников, культовой книги «Пение птиц в положении лежа», романов «Предводитель маскаронов», «Нежные и надломленные» и сборника «Богема с Невского проспекта». Ее стихи переведены на немецкий и английский языки. В частности, в Австрии в 2006 году была издана книга стихов билингва «Ад и рай».

Но также она знаменита еще и как самобытный художник. В последнее время Ирина открыла новый жанр в искусстве — политические коврики. В интервью корреспонденту «Росбалта» Ирина Дудина рассказала об источниках вдохновения, о богеме, о себе, о временах и нравах.

— Вы являетесь основателем нового жанра — «политических ковриков», то есть плакатов в технике коллажа на ситце. Есть ли какие-то родственные образцы в современном или былом искусстве, на которые Вы ориентировались, создавая этот жанр?

— Прежде всего, на меня произвели сильное впечатление коллажи из ткани Ольги Флоренской, Тимура Новикова, Марины Азизян. Работы Флоренской и Азизян поражали тем, что они ткань превратили в высокое искусство, и задачи, которые они ставили, были больше, чем красивость декоративно-прикладного искусства. Тимур Новиков — мыслитель. Самыми лаконичными средствами ему удалось создать емкие образы, наполненные дыханием эпохи 80-90-х. Еще мне очень понравился лоскутной коврик, который мелькнул в фильме Элема Климова о Распутине. В нем было столько жизнерадостности… Ну, и прежде всего, Филонов.

Вообще я считаю, что эпоха перестройки — это эпоха коллажа, эпоха постмодернизма, когда старый цельный мир распался как атомного взрыва на куски, обрывки, составные части. И новые поколения пытались из этих обрывков, кусков старых тканей, кусков старых лозунгов и идей собрать новый мир, новый смысл. Не без юмора. Пафос и кровавое противостояние сменились его обсмеиванием, снижением. Отсюда курехинская поп-механика, переодевания Владика Монро, черный юмор Олега Григорьева, истерическо-трагическо-комические вирши Всеволода Емелина. И в первооснове — Филонов, чьи полотна похожи на огромный лоскутный ковер, позволяющий за целым вглядываться в копошение клеток и атомов, подспудных энергий и течений.

— Какой момент в раннем периоде вашей карьеры вы считаете ключевым в плане творческих находок, определения собственного «Я» в искусстве?

— Наверное, мой поэтический вечер в 2002 году. Это не был ранний период творчества, так как до этого были сотни акварелей и графики, тетради, исписанные фразочками, заметками, стишками, сборник «Соцарт», который я склеила и сделала в виде маленькой книжечки. Были успешные продажи лоскутных ковриков в салонах на валюту в 1980-е. Но я не чувствовала себя выпуклой личностью, достойной выставок и публичных выступлений. А в 2002 году я остро почувствовала, что должна безумную вечеринку в стиле 1913 года с пьяненькой Ахматовой, разливающей водку из алюминиевого чайника, с безумным Маяковским в желтой кофте. Ну и вечер удался — аплодисменты и свист стояли как на рок-концерте.

Меня заметили, я вошла в публичную среду культуры. Ну и можно сказать, я почувствовала свое «Я» в виде поперечности поэтам слащавым, поэтам муторным и унылым, поэтам пустым и перегруженным никому ни интересными колебаниями своих психических внутренностей. Тогда я еще коврики не делала, но ощущение себя как человека более острого, прямолинейного и смелого, чем тьма пресмыкающихся перед ложными новыми идолами, у меня уже возникла. Так как я была, как многие тогда, хронически безработной, мечущейся в поиске заработка, то есть достаточно асоциальной, у меня не было сдерживающих факторов для высказывания того, что мне казалось правдой.

— Считаете ли вы активную гражданскую позицию обязательным или очень важным качеством для художника?

— Да. Настоящий большой художник, чем бы ни занимался, какие бы лютики-цветочки ни воспевал, рано или поздно обращает свой чуткий взор на народ, страну, корни, будущее того целого, что было его матерью и почвой.

— Сколько времени занимает процесс создания одного политического плаката?

— Главное — придумать идею. Некоторые коврики до сих пор в процессе задумки или переделки. То есть это порой длится годами. Но сам процесс изготовления обычно быстрый. Сам процесс, связанный с выволакиванием горы тканей, обрезков, — он угнетает возникшим хаосом, и под вдохновение нужно как можно быстрее сложить картинку и ее сшить, иначе хаос замучает.

— Какое место в вашем изобразительном творчестве занимает пейзаж и городская тема, в частности — «непарадный Петербург»?

— Я в детстве рисовала пейзажи, которые хвалили в художественной школе. Но они меня вводили в уныние недостижимостью передачи на бумаге тех эмоций, которые были в душе. Недавно я в тоске стала писать маслом на оргалите, принесенном с помойки, виды из окна мастерской на дворики с облезлыми почернелыми домами, видавшими виды и похожими на стариков с их тайной историей жизни. Мне руины и облезлости казались очень живописными, я увлеклась передачей своих чувств. Я понимаю Рембрандта, который любил писать стариков, вглядываться в их помутневшие печальные и покорные глаза, в их складочки и морщинки. Старость людей, домов, деревьев мне не кажется безобразной, она мне кажется милой, мудрой, могучей, достойной преклонения и требующей запечатления всеми видами искусства. Там тайна судьбы. У человеков — тайна совести, рода.

— Как вы достигаете творческой гармонии между своими профессиями — изобразительное искусство, литература, журналистика?

— Никакой гармонии не чувствую. Один ужас перед громадой того, что хочется сделать, а физически никак не организовать труд правильно. Жаловаться на дурацкую суету работы, которая приносит деньги, — тоже неправильно. Она дает новые впечатления, знания об устройстве жизни, ракурсы смыслов. Я поняла, что лучше всего на листе писать задачи — большие и мелкие — и вычеркивать по мере осуществления…

— Расскажите о специфике поэтического слэма в России. Какое место в этом мероприятии занимает качество текста и какое — сам перфоманс?

— Увы, не бывала на слэмах не в России, сравнивать невозможно. Могу сравнить слэмы начала нулевых и сегодняшних. Ныне в слэмах большую роль играет принадлежность к тусовкам поэтов, трудно представить никому не известного поэта, который всех покорит. Так как слушатели и зрители слэма — это обычно сами поэты из тусовок, со своим стилем, своими эстетическими предпочтениями. И, конечно, в таких ситуациях чем больше зрелищности, перформанса, неожиданных вскриков, обмороков и так далее, тем больше надежды быть замеченным и отмеченным. Качество текста часто при чтении вслух вообще невозможно определить. Мой друг панк Латушко как-то устраивал перформансы — с привываниями и чуть ли не пением зачитывал квитанцию на оплату электроэнергии, и зал вскипал аплодисментами.

Кроме качества текста и перформанса, есть еще составляющая в стихах — смысл, содержание. Вот даже вы в вопросе об этом забыли. Я всеми фибрами души, так сказать, ощущаю, как в наши времена Одноразовой Цивилизации купли-продажи смысл и качество содержимого все больше подавляется упаковкой и формой. Это происходит во всем — в подаче новостей по телевидению и в других средствах массовой информации, в рекламе кино, в статьях об искусстве, в рассказах о людях. Глупые поверхностные эмоции, как в случае с восторгом от чтения квитанции, наводнили мир, мир превратился в людей, не способных ничего понимать в содержимом, в главном, ибо заворожен оберткой, фантиком, блескучей трескотней глупой, но хитрой рекламы, уверенной, что ее жульничество будет схавано глупым пиплом.

— Можете ли вы назвать своих любимых отечественных и зарубежных поэтов?

— Назову из современников. Мои любимые поэты — это Мирослав Немиров, чья кристально чистая честность вся замазана непубличным матом, к сожалению, но иначе и невозможно было. Это Всеволод Емелин — лучший из живых в России, это Андрей Родионов раннего периода. Люблю Глеба Горбовского, непрочитанного, неправильно поданного, неуслышанного и одного из честнейших. Мне нравятся стихи Мишеля Уэльбека, намного больше, чем его проза, в которой чувствуется евро-госзаказ. Я сейчас составляла антологию стихов о Васильевском острове и полюбила очень многих поэтов. Лучшие стихи — это написанные в условиях бед и страданий народов. Я открыла для себя поэтов блокады, которые не изданы и не известны. Потрясена современной поэзией Донбасса.

— Что вы вкладываете в определение «богема»?

— Богема — это люди, не занимающиеся творчеством для целей квартирку украсить поделками или картинками или спеть за столом, а занимающиеся искусством упорно и постоянно, без цели непременно продать свой продукт. Искусство, ориентированное на продажу, — это профессиональное искусство. Искусство для украшения быта своими руками — народное. Третий слой, профессиональный по усилиям, навыкам и поискам, — это богема. Это художники, поэты, писатели, композиторы, которые ищут новый язык, новый стиль вне существующей парадигмы искусства, как это было с импрессионистами, футуристами, поэтами-акмеистами и так далее. Этих творцов не понимают, не принимают сложившиеся институты галерей и музеев. Они не живут на доходы от продажи своего творчества.

Поэтому всегда слой богемы существует. Он питается живыми соками подлинной жизни. Такими были Володя Яшке, поэты Горницкого ЛИТО, Олег Григорьев, арефьевцы, Роальд Мандельштам, русский рок, ориентированный прежде всего на личное высказывание, а не соцзаказ. Сегодня есть чудаки и упрямцы, которые делают упрямо то, на что жить нельзя. Работают в кочегарках, как прежде. Живут случайными заработками. Но в этом слое невостребованного современниками рождается то, что в следующую эпоху будет выглядеть героическим, честным, правильным…

— Как вы считаете, могут ли в искусстве быть некие запретные темы или оно должно быть открытым для всех граней жизни?

— Запретных тем нет. Все дозволено человеку, но не все полезно — как-то так говорил апостол Павел о свободе. Но каждая эпоха и страна кладет свои запреты на публичность творческого продукта, оберегая свои устои, государственную целостность и стабильность, свои цели. Цели западной капиталистической глобалистической цивилизации — сокращение населения, полная подконтрольность остатков его и бесконечное отдаивание из него бабла за все, вплоть до бесплатных даров природы в виде пола, тела, воздуха, воды. Цели этой цивилизации, соединяющей худшие черты коммунизма и капитализма — воспитание нового человека, лишенного рода, народа и родины, религии и языка, культуры и истории. В России очень сильны эти тенденции на всех уровнях — от госпремий и господдержки до книг в библиотеках. Именно пропаганда этих идей ныне становится все больше нормой, а то, что против этого, все отчетливее табуируется, осмеивается, замалчивается и уничтожается. Подлинная богема с теми, кто отстаивает то, что табуируется.

Из забавного. Не так давно я участвовала в организации одной выставки. Но в этом же помещении по вечерам проходили концерты. И вот меня попросили убрать экспозицию, где мужчина в стрингах косит траву. Типа это шокирует и смущает музыкантш, играющих на лютнях и мандолинах. Меня это удивило. Высокообразованные музыканты наверняка посещали Эрмитаж, но так и не научились относиться к голому телу в классическом искусстве как великолепному гимну красоте и совершенству человека, как лучшему изделию Господа Бога… При чудовищном развратном виде «звезд» телевидения, борделях, порнухе, мате, лезущих из всех щелей, нежных музыкантов смутило в фотографиях красивое мускулистое тело с прикрытыми гениталиями… Все смешалось в доме Облонских…

Беседовала Людмила Семенова

«Росбалт» представляет проект «Новые передвижники», знакомящий петербуржцев с ключевыми событиями и именами в художественной жизни культурной столицы.