Posted 12 октября 2020,, 15:12

Published 12 октября 2020,, 15:12

Modified 5 февраля, 07:06

Updated 5 февраля, 07:06

«Восприятие Холокоста в России меняется»

12 октября 2020, 15:12
Долго находиться в культурном вакууме тяжело, считает генеральный продюсер Петербургского еврейского кинофестиваля Егор Одинцов.

В Северной столице с 12 по 17 октября впервые проходит Петербургский еврейский кинофестиваль. «Неортодокс», «Седер-Мазохизм», «В прах», «93-я королева» — что объединяет все эти картины? Чем российские фильмы на еврейскую тему отличаются от картин, снятых в Европе и США? Как меняется в мире отношение к Холокосту? Эти и другие вопросы корреспондент «Росбалта» задал Егору Одинцову, генеральному продюсеру фестиваля.

— Расскажите, как вы решились провести фестиваль в пандемию коронавируса? Не страшно?

Сегодня пугает многое, в метро тоже спускаться страшно. Но мы исходили из позиции, что лучше делать что-то, чем ничего не делать — долго находиться в культурном вакууме тяжело. Политика простая: если кинотеатры открыты, фестиваль нужно проводить. Тем более что его аудитория не равна общей посещаемости — это аудитория каждого показа. По сути, все риски несут кинотеатры, а мы только создаем контент. Естественно, в залах будут шахматная рассадка и другие меры безопасности. В это же время сейчас проходит Третий еврейский кинофестиваль в Екатеринбурге, а в ноябре в Шестой фестиваль в Москве.

— Над онлайн-форматом не задумывались?

— Если вдруг завтра закроют кинотеатры, до конца года мы быстро перестроимся и проведем все в онлайн-формате. Но, если честно, очень не хотелось бы — программа будет беднее, так как не по всем фильмам удастся получить права на онлайн-показ. У правообладателей четкая логистика: сначала кинофестивали, потом широкий кинотеатральный прокат, потом онлайн.

В режиме онлайн не получилось бы провести и творческие встречи после кинопоказов. В этом году в Петербурге мы разработали по-настоящему уникальную образовательную программу, которая многих удивит.

Вот, например, в фильме «В прах» речь идет о том, как ортодоксальный еврей после смерти своей жены спрашивает у учителя химии, как ускорить процесс разложения человеческого тела. Когда-то он услышал, что пока тело не превратится в прах, душа будет страдать. И после показа гостей ждет интересная дискуссия о картине с патологоанатомом. Для нас очень важно, чтобы образовательные мероприятия после фильмов укладывались в еврейскую традицию толкования текстов мидраша, помогали погрузиться в проблематику.

— Что объединяет картины, представленные на фестивале?

Здесь важно понимать, что речь не о национальном кинематографе, это этно-тематический фестиваль, где не важна национальность режиссера и страна, где создан фильм. Все картины апеллируют к еврейской теме. Наша работа над кинофестивалем, по сути, представляет собой исследование ответа на вопрос «Что такое еврейская тема в кинематографе?» Тут многое зависит от идеи фильма и контекста его создания, когда и в какой стране его сняли. Так, если фильм про Холокост создадут в Америке — это никого не удивит. Совсем другое дело — если в Монголии.

К примеру, для меня фильм «Судьба человека» Сергея Бондарчука 1959 года очень еврейский. В картине есть сцена, когда главный герой по пути на каменоломню видит поезд, из которого выходят богатые венгерские евреи. Они выстраиваются в очередь, а он сверху наблюдает, как они попадают в здание, из которого валит черный дым, и не выходят из него. Это единственный эпизод в фильме с участием евреев, но для СССР тех лет — это настоящий прорыв. В Советском Союзе считалось неправильным отделять трагедию еврейского народа от общей беды, и о Холокосте не принято было говорить.

— С тех пор отношение к Холокосту в России изменилось? В последние лет пять вышло много отечественных картин на эту тематику…

— Мне хочется думать, что на выпуск большего количества фильмов повлиял наш кинофестиваль, нацеленный не на узкую еврейскую общину, а на широкую аудиторию. Определенный прецедент создала наша с Константином Фамом картина «Свидетели», которая позиционировалась как российское кино о Холокосте — после ее выхода оказалось, что эта тема востребована. Возможно, мы мотивировали маститых кинематографистов обратиться к ней.

Сдвиг в общественном сознании в отношении Холокоста определенно есть — и люди осмысляют это событие через кинематограф. Происходит этот сдвиг с запада на восток. Так, в Америке фильмы о еврейской трагедии снимались еще в 90-е, а в Польше и Венгрии они начали выходить в нулевых и десятых годах. Картины «Сын Саула», «Ида», «Колоски» вызвали в этих странах тяжелую дискуссию — в обществе активно заговорили про антисемитизм и коллаборационизм.

В России тоже сделан большой шаг в этом направлении. Так, за точку отсчета можно взять фильм «Летят журавли» 1957 года, в котором брюнет Марк выступает антигероем: не хочет идти на фронт, отсиживается за спиной друга и пристает к его девушке. При этом режиссера Михаила Калатозова сложно назвать антисемитом, это изобразительная особенность кинематографа того времени — делать антигероем человека с несоветской внешностью. И берем «Битву за Севастополь» Сергея Мокрицкого 2015 года, где нам показывают вроде бы стереотипного еврея, врача в очках. Однако в картине он уже герой, и это совершенно другой взгляд на еврейскую проблематику.

— Чем отличаются фильмы на еврейскую тему, снятые в разных странах?

— В США, Америке и Великобритании такие картины чаще представляют собой бытовые лайф-стайл истории — нам рассказывают, как евреи женятся, разводятся… Во Франции и Бельгии речь больше про серьезные социальные конфликты — например, с мусульманским миром, местной арабской диаспорой. В европейских картинах больше говорят о кризисе еврейской идентичности. В России эта тема раскрывается прежде всего через документальное кино о выдающихся евреях, писателях, музыкантах. Если же речь о военных фильмах, евреи показываются больше как советские герои, нежели как жертвы. Наглядный тому пример — «Собибор», в котором описано восстание в концлагере.

— А почему в программу кинофестиваля не попала «Теснота» Кантемира Балагова? Картина как раз о кризисе еврейской идентичности и столкновении с мусульманским миром.

— Мы звали авторов фильма в программу Московского еврейского кинофестиваля в 2018 году, но тогда мы пересеклись с «Кинотавром», и продюсеру было важно, чтобы российская премьера состоялась именно там. Что касается самой картины, у меня как у еврея есть вопросы к тому, как показана еврейская община. Но, конечно, это авторское высказывание художника, который имеет на это полное право, и картина действительно успешная. Хочу сказать, что мое мнение никак не повлияло бы на то, берем мы ее к себе в программу или нет — у нас плюралистическийподход. У оргкомитета нет какой-то однородной позиции, и мы стараемся делать так, чтобы в афише были представлены самые разные ответы на вопросы, разные точки зрения.

— Какой фильм в программе ваш любимый? На что посоветовали бы сходить?

— Увы, у меня не всегда получается отключить свое организаторское отношение и смотреть фильм как зритель. Но в число любимчиков точно входит «В прах» — не самая однозначная картина, но близкая мне по киноязыку. Кстати, в число самых популярных фильмов у зрителей, судя по статистике предыдущего Московского кинофестиваля, он тоже входит. Как и «Неповиновение», «Неортодокс», «Менаше». Из «документалок» зрители очень любят картины «Бейтар Иерусалим. Навечно чист», «Дина Рубина. На солнечной стороне», «Адвокат»,«Into_нация большой Одессы».

Для знакомства с фестивалем я бы посоветовал анимационную экспериментальную картину «Седер-Мазохизм», в ней простым языком даются ответы на острые вопросы. А в фильме «Кадеш» открыто и искренне рассказывается о судьбе представителей поколения, пережившего Холокост, и их детях.

— Еврейский кинофестиваль проходит в Петербурге, Екатеринбурге и Москве. В других городах организовать его не планируете?

— Скорее, нет, за шесть лет мы пришли к выводу, что проводить наш кинофестиваль во множестве городов бессмысленно. Мы выработали определенные критерии по отношению к локациям — причем из двадцати критериев только два-три касаются непосредственно еврейской общины. В основном, мы смотрим на культурную жизнь города, количество мероприятий, спонсоров и местных партнеров, есть ли спрос со стороны жителей и поддержка региональной администрации. В Екатеринбурге, например, два года подряд мы не проводили фестиваль из-за отсутствия внешней и внутренней финансовой поддержки.

— За счет билетов организация не окупается?

— У нас платные билеты только в Москве — средняя стоимость 350-400 рублей. В долларах это очень небольшие суммы — а нам постоянно приходится переводить все в валюту, так как большая часть программы заточена под иностранное кино. Да и в целом кинофестивали никогда не окупаются за счет билетов, в этом их принципиальное отличие от музыкальных. Билет на локальную рок-группу будет стоить 200 рублей, а на Мадонну — 80 тысяч. С кино так не работает, цены вне зависимости от масштаба фильма примерно на одном уровне. Конечно, были идеи делать 7-8 дорогих показов, но нам как оргкомитету это не очень близко, мы сами представители среднего класса. И нам не хочется делать кинофестиваль элитарным. Он должен быть открытым для всех, ведь его главная задача — поднимать локальную и национальную еврейскую проблематику до интернациональной.

Беседовала Анжела Новосельцева