После санкций: что стало с российским ЭКО?

Каждый год в нашей стране с помощью ЭКО ежегодно рождается 25-30 тыс. детей. Теперь цифра может снизиться: серьезный урон российской репродуктологии нанесла пандемия коронавируса, когда центры работали с ограничениями в течение почти двух лет. Не мог не сказаться на ней и геополитический кризис, разразившийся весной 2022 года, которые принес проблемы с закупками препаратов и оборудования.

Как сейчас складывается ситуация в отрасли, корреспонденту «Росбалта» рассказала заместитель заведующего лабораторией вспомогательных репродуктивных технологий Международного центра репродуктивной медицины Алсу Сайфитдинова.

— В марте в СМИ много писали, что репродуктология в России оказалась под угрозой из-за дефицита импортных биопрепаратов и оборудования. Как вы оцениваете ситуацию теперь?

— Да, в марте действительно все были напряжены и не понимали, что будет дальше. Кроме того, резко упал курс рубля, и мы не знали, по какой цене нам обойдутся привычные препараты. К маю стало ясно, что ничего страшного не случилось — в частности потому что структура закупок в российских медучреждениях выстроена таким образом, что все контракты на будущий год заключаются еще в ноябре, а поставки назначаются на февраль.

Больше всего проблем у нас возникло с расходными материалами, которые должны были по заключенному договору прийти в марте — поставщик решил повысить цены. Непростая ситуация вышла и с поставкой запчастей для морозильного оборудования — компании запретили их поставлять, но когда это случилось, запчасти уже были на таможне в России, так что мы их в получили вовремя.

Вскоре же стало ясно, что все медицинское оборудование и препараты были выведены из санкционных запретов. Единственное — некоторые европейские фирмы столкнулись с логистическими сложностями. К примеру, в Дании мы обычно закупали среды для культивирования эмбрионов, но были вынуждены перейти на американские. У производителей из США почему-то проблем с логистикой не возникло.

— А с какими материалами сейчас есть проблемы?

— Самая большая трудность связана с изменением структуры поставок — по некоторым позициям мы были вынуждены перестроиться на других поставщиков. Не могу тут не отметить профессиональную работу дистрибуторов — они очень оперативно работали и старались нас вовремя ставить в очередь.

Проблемы же возникли с расходными материалами — одноразовым полимерным пластиком, пробирками и наконечниками, чашками Петри.

К слову, в Советском Союзе многое производилось у нас, в том числе стекло, с чем сейчас тоже есть сложности… А с пластиком было трудно еще во время пандемии, когда голландцы и финны нас сильно подвели. В итоге мы перешли на китайский и мексиканский пластик.

— Мексиканский? И как он по качеству — устраивает вас?

— На самом деле, выше всяких похвал. Другое дело, что когда привыкаешь использовать один материал, для перехода на другой нужно время. На подбор аналога, тестирование, адаптацию.

— Активизировалось ли производство отечественных аналогов по каким-то позициям?

— Появились несколько российских компаний по производству пластика — рыбинская и барнаульская. Мы пока тестируем их продукцию, может, будем закупать у них пробирки в будущем. Единственное — вряд ли они быстро смогут наладить производство более наукоемких вещей, типа культурального пластика. Он используется для культивации эмбриона, который затем помещается в человеческий организм — то есть к нему предъявляются более жесткие требования из-за соображений безопасности. Мы в этом плане более щепетильны.

— Вы говорите, что с медицинскими изделиями масштабных проблем в целом не возникло. А что насчет научных исследований?

— Да, с исследовательскими проектами все непросто, эта область оказалась уязвимой. К примеру, нам практически перестали поставлять из других стран реактивы, необходимые для молекулярно-генетических исследований.

Но есть надежда, что помогут наши компании — на сентябрьской конференции Российской ассоциации репродукции человека как раз были представители новосибирской фирмы. Их продукты для молекулярной генетики — ферменты полимеразы и наборы для полногемной квалификации и секвенирования — мы уже начали тестировать. Российские ферменты мы используем и для проведения изотермической амплификации ДНК — метод используется для исследования генетических причин нарушения фертильности. Это также область перспективных научных исследований.

— Пришлось ли поднять цены на процедуру ЭКО из-за того, что поставки так лихорадило?

— Не слишком сильно: цены выросли на 10-11% в рамках инфляции, просто поднять их пришлось раньше, чем обычно. Это было сделано из-за резкого падения курса рубля и сильного удорожания импортных материалов. Но после цены стабилизировались. Думаю, для населения репродуктивные услуги в целом доступны, тем более что часть из них делается по ОМС.

И я не думаю, что в других регионах России ситуация будет хуже, так как поставщики привозят сертифицированные препараты и оборудование всем центрам. И кроме того — серьезно развиваются телемедицинские технологии, которые позволяют контролировать ситуацию удаленно. В таком формате, к примеру, в мы в последнее время стали активно работать с кавказским регионом.

— По официальным данным, в России с помощью ЭКО ежегодно рождается 25–30 тысяч детей. Эта цифра теперь упадет, как считаете?

— Если честно, как специалист, чья деятельность связана с репродуктологией я бы хотела, чтобы эта цифра упала. Потому что если бы люди приняли тот факт, что детей нужно рожать вовремя и не затягивать, к ЭКО пришлось бы обращаться реже.

Как специалист я уверена, что женщине лучше родить всех детей в период с 25 до 35 лет. Хотя, разумеется, трудно что-то гарантировать в этом вопросе, так как беременность и роды — сложный этап для организма, и свести к минимуму риски не удается. Отцу же желательно быть не старше 50 или даже, по последним данным, 40 лет. Сейчас же у нас средний возраст, в котором люди решаются на первенца, приближается к 30 годам.

Что касается популярности услуг ЭКО — сегодня российские клиники занимают второе место в Европе после Испании по количеству проведенных процедур. В 2021 году в России проведено более 80 тысяч процедур экстракорпорального оплодотворения. И это еще без учета некоторых частных клиник, которые не делятся своей статистикой.

— А в мире мы тоже лидируем?

— Да, эмбриология — это традиционно российская область исследований, начиная с петровских времен, когда одним из первых академиков Российской академии наук был Каспар Фридрих Вольф. Позднее в нашей стране многие годы работал Карл Бэр, который нашел яйцеклетку млекопитающих и открыл дорогу современным технологиям ЭКО. Самая престижная награда в мире по эмбриологии носит имя нашего соотечественника — Александра Ковалевского.

Признанный мировой общественностью вклад в развитие методов оплодотворения яйцеклеток млекопитающих вне тела матери внес Виктор Груздев, работавший в Казани, а первое в мире выполненное и задокументированное в научной публикации оплодотворение яйцеклетки млекопитающего (кролика) in vitro в 1934 году выполнила О.В. Красовская. Павел Светлов закладывал фундаментальные научные основы, которые легли в основу современных биомедицинских технологий. А Борис Хватов, основатель экспериментального ЭКО, и Григорий Петров выполнили и опубликовали фото первой в мире успешно оплодотворенной яйцеклетки человека (имя Г.Н.Петрова и его вклад были упомянуты Робертом Эдвардсом, получившим за создание ЭКО Нобелевскую премию).

Сказалось и то, что репродуктивные услуги в России начали развивать в рамках частного бизнеса с его инициативой, и со стороны государства есть большая поддержка, что повышает доступность высокотехнологичной помощи для людей.

— А что насчет коммуникации с зарубежными коллегами? Российские репродуктологи остались в международных профессиональных сообществах или все же произошел разрыв связей?

— В начале сентября в Казани прошла XXXII ежегодная международная конференция Российской ассоциации репродукции человека. Организаторы сообщают, что ее посетили 928 специалистов из 14 стран и 80 городов России. Конечно, многие участники из государств, которые сейчас называют недружественными, приехать не смогли, но участвовали онлайн — например, из Испании, Германии, США и Великобритании.

На церемонии открытия важные слова произнес Ричард Кеннеди, президент Международной федерации обществ фертильности (IFFS): он сказал о том, что самое главное сегодня — сохранить персональное общение между специалистами, несмотря на сложные времена, когда политика вмешивается в нашу профессиональную деятельность. Он напомнил, что важно поддерживать связи и обмениваться опытом, чтобы развивать науку и помогать людям.

В апреле этого года проходила международная конференция PGDIS по репродуктивной генетике в Берлине 10–13 апреля — мне прислали приглашение заранее, и я была уверена, что поеду, но в итоге по понятным причинам не смогла. Но коллеги сделали все, чтобы мы выступили с докладами онлайн. В том же формате мы участвовали в 24 международной конгрессе IFFS (24th IFFS World Congress «Exploring New Horizons in Fertility Care») в Афинах 4–7 апреля.

— А как обстоят дела с публикациями в международных научных журналах?

— Поначалу мы боялись, что нас от них отлучат, и весной очень расстроились, потому что подали две статьи в западные журналы. По одной долго не было ответа, и в итоге отказали. Но мы переподали материал в другой журнал, и там его взяли. Во втором журнале статью опубликовали сразу.

Сейчас мне на почту снова начали приходить напоминания от зарубежных научных издательств о том, что можно подать статью. Думаю, издателям, прежде всего, важен интересный контент, чтобы журнал читался — и потому статьи российских специалистов и исследователей все же будут брать.

Беседовала Анжела Новосельцева