Алексей Кузнецов. На склонах Поклонской горы

На Бородинском поле среди десятков памятников частям и соединениям русской армии, отстоявшим в страшной битве пусть не столицу, но честь России, и положившим начало изгнанию невероятно сильного, казалось бы, непобедимого врага, высится необычный монумент. Нет, в скульптурном плане он вполне обычен; можно сказать, зауряден. И слова, высеченные на нем — не тянут на литературный шедевр, напротив — они подчеркнуто безыскусны.

Aux Morts de la Grande Armee 5-7 septemre 1812. «Мертвым Великой армии 5—7 сентября 1812».

Величие этого памятника в другом. В уважении к поверженному врагу, которое возвышает его победителя. В легендарном «…а мертвые сраму не имут». В отсутствии мелочного стремления дальних потомков нажиться на Великой Победе, задним числом округлить не ими нажитый капиталец, «спасибо-деду…»

В верхней палате парламента имела место безобразная сцена. Прикормленные дешевки ополчились на мальчишку, который — дело в нынешних условиях чрезвычайно труднореализуемое! — попытался хотя бы отчасти отстоять честь России. Он, выступая в Бундестаге на Дне памяти и скорби в Германии, произнес слова, выдержанные в лучших традициях (пусть не стилистических) гуманистической русской литературы — выразил сочувствие к давно, 75 лет назад, погибшему врагу. Не к Гитлеру, не к Геббельсу — к рядовому солдату, сгинувшему в лагере для военнопленных под Сталинградом. Его выступление было проникнуто несложной и безупречной мыслью: войны начинают одни, а расплачиваются другие, простые люди. Убедитесь сами, послушайте (с 2:42) и подумайте, каким извращенным умом надо обладать, чтобы услышать в его выступлении что-то иное.

Народные представители, не забывающие регулярно поднимать себе, казалось бы, уже неподъемную зарплату, потребовали «организовать проверку гимназии, включая учебную программу», «выяснить, как организаторы школьной поездки добились выступления учеников из Нового Уренгоя в бундестаге» и «разобраться со взрослыми».

Будущее всей этой ситуации без труда прозреваемо: живем (не сказать «слава богу») в несложных «предлагаемых обстоятельствах». Учителей и директора уволят. Мальчика (тон уже задан) будут с преувеличенным сочувствием гладить по головке и приговаривать: «Ты же, деточка, не виноват, тебя обманули злые дяди, ты нам их назови… Ты видел у них печеньки?» Парнишка, судя по всему, тонкий и совестливый, и я боюсь за него…

Любители безупречной точности в формулировках прицепятся (уже, собственно) к «Советской армии» и «так называемому Сталинградскому котлу» в его коротенькой речи, с гордостью выставляя это впереди себя как свидетельство того, что мальчик нехороший и продал бы Родину при первой возможности. Возбудятся и так вечно возбужденные министр-доктор и министресса-историк и привычно-синхронно потребуют Единого Учебника. Церковь будет укоризненно кивать головой и напоминать, что это все — следствие религиозного обнищания начала прошлого века и небрежения к курсу «Основ православной культуры». Список можно продолжать.

И они — продолжат. Не сомневайтесь.

Алексей Кузнецов, историк