Дмитрий Травин. Почему они строят дворцы?

Чего ж они дворцы-то все строят?

Такой вопрос мне задали на днях, привязав, понятно, к Геленджику. Путин, конечно, особый случай, но вообще-то на данный вопрос, касающийся всех российских нуворишей от «корыстных» олигархов до «честнейших» силовиков, ответ есть. Причем основанный на большом историческом опыте.

На эту проблему обратили внимание еще великие историки Анри Пиренн и Фернан Бродель. В Европе в Средние века и в начале Нового времени эффективно функционировавшие купеческие семьи насчитывали два-три поколения. А затем начинали вкладывать заработанное бизнесом в дворцы, землю и титулы, а также зачастую храмы. Сколько бы ни читал я книг по экономической истории, всюду обнаруживал похожую картину — от передовой по тем временам Северной Италии до скромной окраинной Англии. Даже такие богатейшие семьи, как Медичи и Фуггеры, уходили в недвижимость, становились «аристократами».

Объяснялось это стремлением сохранить свои накопления, уберечь их от возможных потерь. Собственность тогда была не защищена. Деньги, вложенные в бизнес, запросто могли украсть как бандиты или пираты, так, скажем, и влиятельные заемщики (монархи, кардиналы, герцоги), у которых поди отсуди их обратно! Поэтому оптимальным оказывалось рисковать два поколения, а затем «фиксировать прибыль» в таких активах, которые украсть сложнее. Землю и дворцы тоже можно было запросто потерять, но лишь в случае прямого конфликта с власть имущими. А титулы и пожертвования на церковь иногда предохраняли даже на этот случай.

При всем отличии путинской России от ренессансной Италии, проблемы оказываются схожими. Чем эффективнее бизнес, тем больше вероятность, что его отнимут в той или иной форме. Поэтому богатый человек дружит с властью (вкладывает деньги в ее политические кампании), дружит с церковью (строит храмы) и покупает то, что трудно отнять (в основном за рубежом, конечно, а не в Геленджике). Стремление максимизировать прибыль и развивать экономику в таких условиях вторично. Надо успеть вовремя соскочить, чтобы сохранить хоть часть.

Дмитрий Травин, экономист