Гасан Гусейнов. Почему в России нет политики

Возможна ли политика в обществе, вокруг которого вот эти четыре стены:
— ненависть к разномыслию;
— жестокость;
— чинопочитание;
— мечтательность?

Чинопочитание многие в России принимают за долготерпение и даже природную склонность к коллективизму как единению вокруг вождя.

Жестокость властей принимают за искренность, жестокость подвластных — за бунтарство <…> Наша особенность: жестокость к своим еще злее, чем к чужим.

Мечтательность принимают за доброту и широту души, уверенной в своем моральном превосходстве над окружающими.

Ненависть к разномыслию принимают за патриотизм или принципиальность.

В этой клетке русская политическая жизнь так и не возникла, были только короткие перерывы и годы, когда из России можно было убежать.

Пока государь-император, генсек ЦК КПСС, президент СССР и РФ изображает силу и практикует насилие, его обожают. Если он хоть на секунду выказывает готовность к компромиссам, его удаляют или убивают. Но только затем, чтобы начать отправлять следующий культ, а старого забыть и затоптать. Начальник должен быть вождем всех, но вождем всех должен быть и оппозиционер. Один, единственный, символ и светоч — как Ельцин супротив Горбачева. Кто не может объединиться, тот лох или враг.

Не забуду, как все объединились сначала вокруг Ельцина, а потом и вокруг Путина. «Сейчас надо так!» — говорили умники и с презрением смотрели на тех, кто «не понимает всей важности единства в текущий момент». Из этих умников многовато что-то перешло теперь в рьяные критики Путина, хотя в нулевые годы они говорили, а главное — делали совсем другое.

Но вот ельцинизм-путинизм подходит к концу. А в повестке дня те же аполитичные чернила вписывают «объединенную оппозицию». «Сейчас так надо». «Не смейте раскалывать оппозицию». «В единстве сила». Да, в единстве — сила, но в нем нет ума.

Люди-то — разные. Интересы — разные. Мысли — разные. Учредительное собрание было бы в самый раз — с люстрацией, ловко обойденной Ельциным, с уважением к разномыслию. Но этого не видать нам. Почему? Да из-за мечтательности.

Все мечтают: чекисты о своей Новороссии, навальнисты о «прекрасной России будущего» без коррупции и насилия, националисты о русском государстве, меньшинства о культурной автономии.

А глубинный народ, надев скафандры, отвечает на эти мечтания жестоким насилием в названных четырех стенах. И большинство населения, похоже, на его стороне.

Чтобы освободиться от аполитичности, довольно снести хотя бы одну из четырех стен. Например, вот ее как раз, жестокость. Но как? Ненасильственно сопротивляться (например, бастовать) никто не собирается, солидарности нет. Стало быть, пока одни граждане мечтательно отойдут в сторонку, другие почешут свое чувство морального превосходства и воспоют внутреннюю свободу, третьи захотят ответить жестокостью на жестокость.

Хорошо, пожалуй, только одно: после 1991 года страна стала намного меньше. Впрочем, даже плюгавый бандит опасен и для своих подданных, и для соседей. Очень уж тревожные времена. Хорошо ли тому, кто может малодушно сбежать? В чем-то да, в чем-то нет.

Гасан Гусейнов, филолог