Александра Архипова. Слова, которые они выбирают

Голикова выступила с предложением ввести «нерабочую неделю» — de facto карантин. Почему не «оставайтесь дома», «карантинные меры» или «режим изоляции», а «нерабочая неделя» (весной 2020-го Путин объявил о «нерабочих днях» — конструкт, которого в русском лингвистическом и правовом поле вообще не существует)? По той же причине, по которой представители властей говорят «хлопок газа», а не взрыв, «ликвидация боевиков», а не убийство их без суда, «конфликт», а не война.

Чтобы понять, откуда берется этот младший брат double speak Оруэлла, мы должны вернуться на сто лет назад. В начале 1920-х годов химик Бенджамин Уорд получил работу инспектора по безопасности. Прибыв на один химический завод, Уорф увидел два помещения для цистерн с бензином — одно для пустых и одно для полных. Дальше Уорф заметил, что никто из рабочих не курит в комнате с полными бочками, зато все курят в комнате с пустыми бочками. Но пустые бочки тоже опасны — потенциально гораздо более опасны — из-за высокой концентрации испарений, которые легко взрываются. Уорф решил, что на рабочих повлияло значения слова «пустые» (предупреждения, что бочки пустые, были развешены везде). Слово «пустые», употребленное по отношению к бочкам, заставляло расценивать их как нечто безвредное, хотя рабочие осознавали опасность взрыва.

Это гипотеза лингвистической относильности — язык отпределяет наше поведение и наше отношение к миру (у этой гипотезы есть свои противники и свои союзники, но речь сейчас не об этом). Кратко можно было сказать так: «как корабль ты назовешь, так он и поплывет».

Вспомним прошлую весну — представители власти, изобретая официальный дискурс об эпохе ковида, всячески избегают неприятных слов. Слова «карантин» в политическом официальном словаре нет, даже «изоляции» нет, есть только «самоизоляция» (хотя ее «самость» под большим вопросом). И вот президент говорит про «нерабочие дни» — и помните, что произошло? Все рванули — кто на шашлыки, кто на море. Какой уж тут карантин. Потому что все слышат в этой фразе не «ужас, все болеют, оставайтесь дома», а «внезапно можно не работать, почему не работать, непонятно, наверное, можно тусить». Кроме всего прочего, такая конструкция обычно используется в официальных объявлениях типа «7-8 марта объявлены нерабочими днями». То есть словосочетание «нерабочий день» сохраняет семантику праздника, а не страха, смерти или болезни. (Екатерина Шульман в «Статусе» проанализировала еще один неологизм: «домашний режим — это нечто среднее между постельным режимом и домашним арестом».)

Вместо того, чтобы делать реальность более безопасной, представители власти делают менее пугающим язык описания этой реальности. Ровно так в 30-е годы было категорически запрещено в советской печати использовать слово «голод» и производные. Если мы будем использовать адекватные ситуации слова, мы признаем бедственность ситуации.

Александра Архипова, антрополог