Алексей Макаркин. После 24 февраля инерция для власти закончилась

Кадровые изменения в составе Совета по правам человека символически завершают процесс возвращения власти к советскому пониманию защиты этих прав. А именно — защищены должны быть права лояльного советского человека, который сталкивается с равнодушными бюрократами, дискредитирующими власть своими действиями или бездействием.

В СССР такую правозащитную роль играла официальная пресса — можно было написать в газету и пожаловаться на директора, давшего вне очереди квартиру своей секретарше и обошедшего многодетную семью, или на чиновника из райисполкома, обидевшего заслуженного ветерана, пришедшего к нему по поводу ремонта крыши.

Выпускался даже специальный еженедельник «Крокодил», в котором собирались подобные жалобы — а через несколько номеров рассказывалось, как директору объявили строгий выговор, а чиновника вообще сняли с должности (то есть на практике перевели с советской работы на хозяйственную). Кстати, немалое внимание «Крокодил» уделял еще двум темам: обличению происков мирового империализма и осуждению нравов некоторой части советской молодежи, которая вместо стройотрядов проводит время в барах и на дискотеках. В принципе, повестка, мало отличающаяся от нынешней.

Впрочем, членов СПЧ можно сравнить скорее не с авторами «Крокодила», а со спецкорами центральных газет — если не «Правды» (это был высочайший уровень влияния для региональных чиновников), то «Известий» или «Комсомолки». Они выезжали разбираться с более громкими делами. Причем если публикацию в «Правде» оспорить было практически невозможно (разве что лично генсек вмешается), то со спецкорами других газет местные начальники (конечно, не районного, а областного или республиканского) уровней могли и посоревноваться на предмет административного ресурса — у кого он сильнее.

После объявления свободы слова в конце 1980-х годов редакции стали реже реагировать на письма трудящихся, а потом и вовсе перестали это делать — что вызывало недоумение, а в некоторых случаях и негодование последних, привыкших к отлаженному десятилетиями механизму обратной связи. Который, разумеется, не предусматривал никакой политической нелояльности — она относилась уже к ведению органов госбезопасности, боровшихся против диссидентов.

Кстати, падение авторитета печатных СМИ в 1990-е годы можно связать не только с их вовлеченностью в олигархические войны, но и с тем, что они перестали играть роль «советских правозащитников», ориентируясь на современные стандарты журналистики, — что расходилось с представлениями многих читателей о должном.

В последние два десятилетия советское понимание правозащиты постепенно возвращало свои позиции — конечно, на основе ресурса не медиа, а региональных уполномоченных по правам человека, — что вполне устраивало и власть, и лояльных граждан. Однако сохранялась слабеющая инерция «диссидентского» понимания правозащиты, предусматривающего защиту политических прав тех граждан, для которых они важны (а это заведомое меньшинство общества — но активное и модернистское; полтора десятилетия назад эти характеристики официально были позитивными), и возможность оппонирования власти по вопросам, имеющим политическое значение.

Одно время власть пыталась дифференцировать таких правозащитников на приемлемых и неприемлемых, но делала это все с меньшей охотой. После 24 февраля инерция для власти закончилась — тогда увольнения и назначения в СПЧ стали лишь вопросом времени.

Алексей Макаркин, политолог — для Telegram-канала Bunin&Co