Алексей Макаркин. Как в России относятся к эмигрантам — и почему

Отношение многих «советских россиян» (то есть людей, успевших поучиться в советской школе и как минимум быть принятыми в пионеры) к эмиграции является двухуровневым. Как, впрочем, и ко многому другому.

Первый уровень политкорректен в духе российской Конституции. Каждый имеет право жить там, где хочет. У нас свободы, и государство не может указывать человеку, как поступать. Это вопрос личной жизни, в которую вмешиваться нельзя. И так далее — все же с момента ликвидации «железного занавеса» прошло больше тридцати лет. А из истории можно вспомнить Шаляпина с Рахманиновым, к которым даже в советское время относились позитивно.

Второй уровень можно назвать двойным дном — и здесь обитает масса советских стереотипов. «Где родился, там и пригодился», «блудные дети», «к буржуям уехали» (при том что в самой России уже больше тридцати лет рыночная экономика). А еще — «Полынь в чужих полях». Такая позднесоветская книга была про эмиграцию — кстати, для своего времени не столь плохая (тогда в СССР стали активнее бороться за симпатии потомков эмигрантов — и появились книги и фильмы про эмиграцию, но с обязательной тоской по Родине всех положительных, а иногда и не очень, персонажей).

Эмигрант в этой логике должен быть бедным и несчастным, никому не нужным на чужбине. Как герой молодого Тихонова в старом фильме «Две жизни», который вынужден прислуживать за столом доблестному советскому генералу, оказавшемуся по делам за границей. Успешный эмигрант создает когнитивный диссонанс и вызывает ощущение несправедливости — «нам тут трудно, а ему хорошо». Если богат и успешен, то живет не правде — как Парамон Корзухин в «Беге».

С чем это связано? Наверное, корни такого отношения уходят еще в огромную крестьянскую страну, где абсолютное большинство населения и помыслить не могло, чтобы оказаться на «чужой сторонушке», в неправославном мире. Выезжали дворяне («Безмятежней аркадской идиллии / Закатятся преклонные дни: / Под пленительным небом Сицилии, / В благовонной древесной тени») и образованные разночинцы — небольшой процент населения (многие из них как раз и стали эмигрантами после прихода к власти большевиков). Бежали некоторые старообрядцы, для которых было важнее, что австрийский кесарь соблюдает их религиозные свободы, — но абсолютное большинство старообрядцев оставались в России. Так что эмиграция была аномалией, что, кстати, облегчило строительство «железного занавеса». А менталитет меняется куда медленнее, чем экономика.

И конечно, Великая Отечественная война — главное событие не только российской, но и мировой истории для абсолютного большинства россиян. А эмигранты были «там», а не «с народом». Когда в конце 80-х цензурные запреты были сняты и произошло «открытие эмиграции» (вкупе с ощущением, что коммунисты обманывали народ и надо искать альтернативы), эта тема на какое-то время отошла на второй план. А потом вернулась — вместе с ностальгией по стране детства и молодости.

Алексей Макаркин, политолог — для Telegram-канала Bunin&Co