Дмитрий Прокофьев. Не будет «ресурса» — не будет и «капитала»

В связи со снижением цен на Urals и ожидаемым сокращением валютной выручки и доходов бюджета РФ стал встречать рассуждения, что «сырьевой модели экономики конец» и теперь произойдет «переориентация на технологии» (ну, в общем, «слезть с нефтяной иглы», вот это вот все).

Это очень популярная сказка — что как не будет нефтяных денег, так мы всем и покажем технологии.

Дело в том, что проблема экономики ресурсозависимых стран (а Россия в этом смысле ничем не отличается от Анголы, Нигерии или Венесуэлы) заключается не в том, что у них есть «ресурс», а в том, что им не хватает «капитала» (машин, оборудования, технологий, знаний, инфраструктуры — вместе с высоким уровнем доверия между участниками экономической системы). Как раз недостаток «капитала» сырьевые страны и компенсируют продажей «ресурса», а на выручку покупают станки, машинокомплекты и т. д. Не будет «ресурса» — не будет и «капитала».

Точно так же, как причина промышленного роста в развитых странах — не отсутствие «ресурса», а наличие «капитала». Был бы еще «ресурс» вдобавок — был бы выше и рост. Хотя нефть и газ есть и у некоторых развитых стран — и это никак не мешает их технологическому развитию. (Да, мы помним про «голландскую болезнь», когда избыток доходов от газа тормознул промышленность Нидерландов, но голландцы «переболели» и «выздоровели», а кому-то не помогли ни ресурсы, ни капитал). <…>

Популярное рассуждение о том, что падение цен на экспортный ресурс для сырьевой страны может обернуться ростом производства и технологическим развитием, опирается вот на какое наблюдение: опыт сырьевых стран (да и в России мы это наблюдали) показывает, что снижение доходов от экспорта заставляет правительства этих стран проводить примерно одну и ту же бюджетную политику — сокращать расходы. При этом эффективность расходов может даже вырасти — в случае, когда власть перестает тратить деньги на что-то совсем ненужное и неэффективное, а высвободившиеся трудовые ресурсы переключаются на что-то более продуктивное.

Но проблема заключается в том, что деньги заканчиваются на все. И вместе с прекращением какого-нибудь условного строительства пирамиды прекращается заодно и финансирование университета (причем финансирование университета власти свернут даже раньше, чем оплату пирамиды). И тогда работу будут одновременно искать и каменщики, строившие пирамиду, и доценты, читавшие лекции.

Сокращение «сырьевых» расходов власти, ошибочно принимаемое за «либерализм», с точки зрения макроэкономики означает сокращение издержек на оплату труда и удешевление человеческого капитала. Меньше денег в экономике — выше конкуренция между работниками за эти деньги — труд становится дешевле — за счет этого возрастает эффективность использования оставшегося капитала.

РФ сыграла такой картой в 1998-99 годах: после четырехкратной девальвации рубля издержки на оплату труда в долларовом выражении относительно стоимости производимых и импортируемых товаров резко снизились, а прибыль владельцев предприятий выросла.

Да, кто-то на этом тогда смог разбогатеть (и сможет разбогатеть в будущем) — и до конца своих дней такой человек будет славить «счастье дешевой нефти». Но это никакой не «либерализм» и не развитие, а перераспределение ресурсов внутри экономики.

Что же касается роста потребления в РФ в нулевые, то он был достигнут в первую очередь за счет расширения кредита, который, опять же, был обусловлен ростом цен на нефть. Не подорожай она тогда — и зарплата в $200-300 в месяц еще долго считалась бы хорошей.

В этом и суть проблемы «модели ресурсного государства» — чтобы оставаться конкурентоспособным, такому государству нужен либо дорогой ресурс, либо дешевый труд.

Дмитрий Прокофьев, экономист, автор Telegram-канала «Деньги и песец»